Отохико Кага - Приговор

— Да? Пожалуй, что-то такое было…

— Скажи, откуда у тебя возникла такая идея?

— Ну… — Какиути довольно прищурился и подставил лицо солнечным лучам. — Знаешь, я тогда хотел полюбить Иисуса. Не поверить в Него, а полюбить. Да, пожалуй, так будет точнее. Я долго молился, надеясь, что во мне пробудится любовь к Нему. До того времени я около года усердно читал Библию, но это не помогло мне полюбить Его. Тогда я стал молиться целыми днями с раннего утра до поздней ночи. И вот однажды, помню, холод был такой, что до костей пробирало, и, если сидеть не двигаясь, можно было запросто окоченеть, мне даже казалось, я уже превратился в ледышку… Но я не сдавался: не завтракал, не обедал, сидел неподвижно и молился. Однако никакого откровения мне не было, а тут и вечер настал, стемнело, пошёл снег. Я всё молился и молился, наверное, несколько раз терял сознание. И наконец дождался… Где-то в глубине моей души, словно подземный гул, прозвучал голос: «Дитя моё, нанеси смерти встречный удар…» Я услышал его не ушами, а каким-то внутренним слухом. Наверно, тогда-то я и научился любить Христа.

— А ты не ощутил при этом, ну, как бы боли? — Такэо выставил на солнце тыльную сторону руки и стал внимательно изучать её, словно пытаясь отыскать давние шрамы, но ничего особенного не обнаружил.

— Да нет вроде бы… — с несколько озадаченным видом ответил Какиути.

— Считай, что тебе повезло. Помнишь о так называемом борении в Гефсиманском саду? Иисус молился, исходя кровавым потом. Наверняка он ощущал тогда боль во всём теле. Даже Иисус тосковал и скорбел перед лицом смерти. А если уж Он боялся смерти, то что говорить о нас?

— Но тогда Он тоже был всего лишь слабым человеком…

— То-то и оно. В тот миг Иисус, разом забыв о силе и власти, данной ему как Сыну Божьему, почувствовал себя слабым и беспомощным человеком. И этот слабый и беспомощный человек решился противостоять смерти молитвой. Мне кажется, твоя молитва была чем-то в том же духе, правда?

— Да, наверное… — Какиути прикрыл глаза, словно заглядывая куда-то вглубь себя. — Ведь когда я молился, то много раз прокручивал в памяти жизненный путь Иисуса с начала до конца. И когда доходил до Гефсимании, моё сердце всегда сжималось от печали и жалости к тем людям, которые собирались убить Иисуса. Может, Иисус тосковал и скорбел не оттого, что боялся смерти, а потому, что сострадал тем, кто собирался его убить? И тут у меня возникло такое чувство… Ну, будто я опустился на самое дно печали… Да, наверное, это всё и определило… Ну, что дано мне было такое откровение — «нанеси смерти встречный удар»… Ведь, по существу, это значит — пожалей людей, которые должны предать тебя смерти. При казни присутствуют начальник тюрьмы и прокурор, а реально на рычаг нажимает один из надзирателей, все они вынуждены убивать, и я испытываю к ним глубокое сострадание. Они убивают по долгу службы, только потому, что существуют такие, как я, осуждённые на смерть. Мне всех жалко — и прокурора, который потребовал смертного приговора, и судью, который его вынес, всех… Да и как их не пожалеть? Ведь все они вынуждены убивать только потому, что убил я. Вот я и подумал, что к такой смерти надо готовиться заранее и тем самым сокрушить её.

— Это ты и называешь «нанести встречный удар»? — И Такэо окинул удивлённым взглядом всё ещё сидящего с закрытыми глазами Какиути — его заострившийся подбородок, тонкую шею, — будто перед ним был не человек, а какое-то реликтовое животное.

В своё время Какиути прогремел на всю страну, взорвав поезд. Он подложил на багажную полку бомбу замедленного действия, в результате один пассажир погиб, а больше десяти получили увечья разной степени тяжести. Отличительной особенностью этого преступления было то, что самого преступника на месте преступления не оказалось. Он не видел собственными глазами ни последствий взрыва, ни жертв. Масштаб содеянного он осознал позже — в тот же день вечером в телевизионных новостях сообщили, что больше десяти пассажиров получили травмы, а на следующее утро он прочёл в газете, что один человек погиб. На суде он твердил, что никого не собирался убивать, просто баловался, пошуметь захотелось. Однако преступление, учитывая его предумышленность и тот резонанс, который оно вызвало в обществе, было квалифицировано как тяжкое, и Какиути вынесли смертный приговор. «Я не хотел никого убивать, — часто говорил он. — Но если бы я не подложил бомбу, никто бы не умер. Во искупление содеянного я готов принять смерть. Но я не могу принимать её с радостью. Единственное, что мне остаётся, — постараться заранее избавиться от страха перед смертной казнью и таким образом аннулировать её действие».