Отохико Кага - Приговор

— Ну надо же! — И Такэо улыбнулся Какиути, который забыл обо всём на свете, рассказывая о своей птичке. Очень уж он любил о ней поговорить. В душе Такэо шевельнулось какое-то смутное воспоминание, и он осторожно спросил:

— А вроде бы прошлой зимой ты плакался, что твоя рисовка не хочет сидеть на яйцах. Это что, другая?

— Да нет, что ты… — От волнения Какиути начал заикаться. — Та же самая. Но знаешь, так странно, её будто подменили. Прошлой зимой она снесла яиц тридцать и даже не подумала их высиживать: в корзинку её не заманишь, порхает себе по камере. А иногда, представляешь, какая дрянь, — сидит на жёрдочке, и из неё яйцо прямо на пол вываливается! Вот до чего доходило! А в этом году её словно подменили, чудеса да и только.

— И впрямь чудеса. Будто её кто-то научил, как надо высиживать яйца!

— Да нет, моя рисовка вроде меня, нигде ничему не училась.

— Получается, она сама осознала свою вину и исправилась?

— Похоже на то. Ничего другого не придумаешь.

— Я тоже однажды завёл себе рисовку, но она почти сразу же подохла. Потом я уже никого не заводил — ужасно смотреть, как умирает живое существо.

— А что там с рисовкой Оты? Он всё жаловался, что у неё запор.

— Наверное, подохла. Моя ведь тоже из-за запора… — Тут Такэо вспомнил, что как раз об этой умершей птичке писал для «Мечтаний». Если не отправить рукопись в понедельник, она не поспеет к сроку. Пожалуй, о птичке Какиути тоже стоит написать. «У сидящего в соседней камере поэта К. есть птичка-рисовка…» Вдруг ему вспомнилась подохшая птичка Оты — лиловые лапки, закрытые глазки… И тут же перед глазами возникло болтающееся в петле тело Сунады, чётко, в мельчайших подробностях он увидел, как вращается его багровое, с выпученными глазами лицо. Ещё вчера этот человек утешал Оту, который слонялся по спортплощадке и ныл, что его птичка умирает: «Да ладно, не волнуйся, я тебе свою подарю», а сегодня его уже нет в живых. Такэо попытался отследить взглядом обычную траекторию движения Сунады. Возле бетонной стены, к которой тот всегда прислонялся, медленно, аккуратно переставляя ноги, прохаживался Карасава. Уже одно это — присутствие у стены Карасавы и отсутствие Сунады — разительным образом меняло характер пространства: вчера это была одна спортплощадка, сегодня — совсем другая.

— Интересно, как там рисовка Сунады?

— Надо же, я ведь тоже как раз об этом подумал.

— Не знаешь, её передали Оте?

— Представления не имею…

— Хорошо бы передали. И Сунада будет там доволен.

«Там?» — вздохнул Такэо. Ему вспомнился спор, который они с Карасавой вели со вчерашнего вечера, и на залитую солнечным светом площадку будто вдруг опустился тёмный занавес. Он внимательно посмотрел прямо в глаза Какиути.

— Знаешь, я давно хотел тебя спросить. Когда ты говоришь «там», что ты имеешь в виду?

— Ну… — Какиути смущённо отвернулся. — Не знаю… Я о таких мудрёных вещах никогда не задумывался.

— И всё же… — настаивал Такэо, не спуская глаз с собеседника. — Не может быть, чтобы ты об этом не думал, ты же христианин.

— Ну, христианин-то я липовый. Всякие такие премудрости не для меня.

— Но ведь в твоих стихах меня всегда восхищает именно глубина мысли. Вот к примеру…

— О нет, нет… — поспешно запротестовал Какиути. — В последнее время мои стихи никуда не годятся.

Они замолчали. Из высокой, ослепительно сияющей синевы вниз на землю струились солнечные лучи. Казалось, стоит получше прислушаться и услышишь, как они падают, дробясь в воздухе. Карасава мерными шагами, словно отсчитывая секунды, вышагивал вдоль стены. По ту сторону, над крышами небоскрёбов, безмятежно болтались в воздухе три красных рекламных шара. «Большая весенняя распродажа». Надзиратель, зевнув, посмотрел на наручные часы. Вроде бы мирная картина. Но на неё неотвратимо надвигалась тень смерти.

Такэо почувствовал, как откуда-то из самого его нутра поднимается пережитый вчера мучительный страх смерти, усиленный утренним кошмаром. И тут же из глубин сознания выплыл их давний разговор с Какиути.

Такэо: Если честно, я боюсь смерти.

Какиути: А как же её не бояться?

Такэо: Ужасно всё время ждать.

Какиути: Да, самое страшное — ожидание. Поэтому лучше самому нанести смерти встречный удар.

Интересно, откуда у Какиути возникла эта идея о «встречном ударе»? Когда он придумал, что при приближении смерти человеку остаётся одно — изловчиться и напасть на неё самому?

— Помнишь, ты как-то говорил, что смерти надо нанести встречный удар?