Отохико Кага - Приговор

— Слушаю, — на этот раз ответил Тамэдзиро.

— Вот скотина, — рассердился Коно. — Ведь не с тобой разговаривают.

— Ну, раз слышно, то я и слушаю. Слух-то у меня отличный. Или я не Тамэ Ушки на макушке?

— Чёрт! А кто только что вешал мне лапшу на уши, мол, не слышно ничего из-за ветра?

— Ты что, дурак, что ли, брать сторону Тёскэ? А может, он тебе на лапу дал?

— Ах ты мразь! — рассвирепел Коно. Голос его дрожал, и это было признаком того, что разгневался он не на шутку.

— Ты ещё скажи, что я настучал на Тёскэ!

— Дурак! — взорвался Коно. — Я о тебе вообще не говорю. Мне до тебя вообще нет дела!

— Ну-ну. За это спасибочки. Быть тем, до кого тебе есть дело, опасно. Ещё распустишь слух, что я стукач, потом доказывай, что это не так.

— Вот чёрт, ты, значит, давно уже подслушиваешь!

— Я не подслушивал. Я просто слышал. И нечего кипятиться, нервы побереги. А то сам станешь таким, как Тёскэ. Послушай-ка лучше, что я тебе расскажу. Новость — первый класс. Ну как? Рассказать? Будешь молчать, я тебе ничего не скажу.

Налетел новый порыв ветра, и несколько снежинок впорхнуло в камеру. Но ледяной воздух не испугал Такэо — напротив. На холоде это словно замораживалось. К стенам возвращалась неподвижность и прямизна, свет ламп приобретал мягкую желтоватость. Такэо вдруг заметил, что свет в камере был включён задолго до наступления вечера. Но это не проходило. Стол, на который Такэо облокачивался, вдруг начал крениться набок, и, потеряв контроль над своим телом, он стал заваливаться вперёд. Потряс головой, желая отогнать от себя это. Вдруг захотелось кричать.

— Фунамото! — закричал он.

— Что там такое? Это ты, Кусумото? Не наш революционный братец?

— Давай, выкладывай свою первоклассную новость!

— За так я ничего говорить не стану. Это в самом деле большая новость.

— А что ты за неё хочешь? — громко спросил Такэо. Ему казалось, что, когда он говорит громко, это отступает.

Не кричи. С тебя возьму всего три банки тушёнки.

— Дороговато. Ежели так, можешь и не рассказывать, обойдусь.

— Тебя же мамаша часто навещает. Что для тебя три банки тушёнки?

— Нет, — отрезал Такэо.

— Ладно, тогда две банки. Две банки тушёнки.

— Сказал нет, значит нет.

— Ну что ж, раз так, то ладно. Эй, братец-революционер! Коно! Может, тебе пригодится моя новость? Ну и холод! Холодрыга!

На корпус обрушился новый порыв ветра.

— Ну и ладно, если никто не желает покупать, тогда так скажу. Завтра за кем-то из нас придут.

— Тамэ, кончай молоть вздор! — закричал на него Такэо.

— Нет, точно придут. Не веришь, можем побиться об заклад. Поставишь банку тушёнки, узнаешь за кем.

— Ладно. Давай говори, — деланно весёлым тоном сказал Такэо. — Ставлю банку тушёнки.

— За нашим насильником с Осэнкорогаси, за Сунадой!

— Ты что, совсем спятил? Вроде он и на спортплощадке был.

— А он сам захотел выйти. Да и то, завещание ему писать некому, чего сидеть да скучать? Не заметил разве, как странно он себя вёл?

— А ведь и впрямь… Кто тебе это сказал?

— Да он сам. Сам признался. Тамэ, говорит, завтра мне крышка. И ведь глазом не моргнул! Ну, я ему — как, мол, настроение? А он мне — когда отправляешься на тот свет, то вроде бы сам становишься жертвой, так что настроение лучше некуда. Ну вот, теперь за тобой банка. Если завтра он сыграет в ящик, ты должен попросить свою мамашу в течение недели организовать мне передачу. Не забудь.

Такэо постарался припомнить во всех подробностях, как вёл себя Сунада на спортплощадке. Вспомнил, что тот быстро вышагивал вдоль стены, но в этом не было ничего необычного. Разве что его ужасный волчий вой? Может, это было последнее в его жизни представление?

— Интересно, как он там? — пробормотал Такэо и стал вслушиваться, не доносятся ли какие звуки из камеры Сунады, которая была напротив через коридор.

Может быть оттого, что холодный воздух стал прозрачным, как стекло, в камеру, пробиваясь сквозь свист ветра, влетал отчётливый шум города. Рёв скоростной магистрали, гудки, отдалённый стук молотка, урчанье газующих машин, крики детей из близлежащей школы. Город совсем рядом. Он начинается сразу за тюремной стеной. Но здесь, внутри, совершенно иной мир. Как всегда неожиданно, зазвучал голос Катакири:

Великий учитель не покидает нас в этом мире, исполненном всяческой скверны, един сердцем он с нами, по миру тщеты блуждающими, в наставления его уверовав, уповать станем…

Намуамидабуцу