Однако Джек отлично помнил свой невыносимый ужас, как билось сердце, как стучало в голове, ток крови в теле — слишком много всего навалилось. Люди не должны переживать такие минуты. Виновен или невиновен, убийцы или их жертвы, их дети, их обвинители, их защитники — как все это больно ранило, какой это был ад!
— А потом что сталось с твоим отцом? — участливо спросила Рэйчел.
— Лечился у психиатра время от времени, но ведь он сумасшедшим-то не был, и в лечебницу его не брали, — сказал Джек. — Вся беда была в том, что история попала в газеты и он стал этакой местной знаменитостью: дело вызвало сенсацию в Детройте — о чем я в ту пору в общем-то не знал — из-за Стелина. Стелин ведь был хорошо известен, у него было такое множество друзей. Однако ни один из его друзей не попал в число присяжных. Все же моим родителям пришлось оттуда уехать. Они очень долго не могли продать дом, потому что люди приходили просто поглазеть, точно в воскресный день открытых дверей. Наконец родители продали дом какому-то мошеннику-агенту, торговавшему недвижимостью, за полторы тысячи долларов и переехали на другой конец города, где, они думали, никто их не знает. Правда, отец все равно не выходил из дома. Да и мать почти не высовывала носа на улицу… Это были люди конченые, состарившиеся, они так и не смогли в себя прийти. Отец стал очень религиозным и очень покладистым, он не пил — просто сидел на заднем дворе, греясь на солнышке, и читал газеты — ничем другим долгое время не занимался. Умер он, когда я учился на первом курсе юридического факультета, — первый же инфаркт и прикончил его.
Она дотронулась до его руки.
— Это редко бывает, — не очень ловко заметила она. — Я хочу сказать… чтобы первый же инфаркт… был роковым.
— Так и мне говорили.
— Но Бог ты мой, как же всем вам повезло. Уже одним тем, что вы заполучили Хоу, добились того, что он взялся за ваше дело. Это ведь было в начале пятидесятых, он тогда только начинал, да?
— Он тогда уже шел вверх, да и оправдание отца ему не повредило, — заметил Джек. — И не просто оправдение, а признание судом временного помрачения рассудка — не безумия, — так что все получилось как надо. Ведь других в подобных случаях отправляли в больницы для умалишенных до конца жизни — и сейчас отправляют, — а мой отец вышел из суда свободным человеком — шагай себе, куда хочешь. И, конечно же, он был невиновен и свободен, хотя потом ни разу не выходил из дома, кроме как на задний двор посидеть на солнышке… Бог ты мой, — продолжал Джек с горьким смешком, — как судья посмотрел тогда на присяжных! Этот старый мерзавец, судья Уилер — ах, до чего же он был чертовски возмущен: у него даже вены вздулись на лбу, хотя до той минуты я не знал, что они вообще у него есть! Так он был возмущен! Он даже не поблагодарил присяжных, — просто распустил их и вышел…
Джек умолк. Теперь он мог смеяться, теперь он мог говорить об этом легко, а ведь на самом-то деле ничего смешного тут не было. И у этой истории нет конца. Он мог рассказывать ее и пересказывать, а точки поставить не мог. До сих пор он рассказывал ее только трем людям — двум мужчинам, своим друзьям, и еще одной молодой женщине, на которой собирался жениться, когда был на последнем курсе юридического факультета, а затем передумал, — и всякий раз у истории, которую он рассказывал, не было конца, настоящего завершения. Потому что он ведь так и не знал — не знал.
Виновен или невиновен?
Хоу сказал ему тогда: «Ты никогда этого не узнаешь».
— Ну, а что до Хоу, — продолжал Джек, стараясь держаться все того же легкого, беспечного тона, — больше я его никогда не видел. Сегодня я был его счастливой звездой, его выигрышным билетом, чуть ли не его сыном, а назавтра его и след простыл. Сегодня он знает о моем отце и обо всех нас — несчастных Моррисси — больше, чем мы сами знаем о себе, настолько он впитал в себя все сведения о нас, словно сам нас создал, совсем как романист, работающий над большим романом со множеством действующих лиц, когда надо без устали продвигаться вперед и нет времени оглядываться, да и нет в этом нужды, — а назавтра Хоу и след простыл, он переключился на что-то другое. На кого-то другого. Очередной убийца, которым он занялся, был старик, владелец фирмы «Баум бразерс», клиент классом повыше, чем Джозеф Моррисси. Так что Хоу шел вверх.
Женщина — Рэйчел — резко рассмеялась. Она почесала колено как бы в раздумье. Колено было крепкое, крупное. Выставленное без стеснения напоказ. Джеку оно понравилось.
Читать дальше