А для культурного и политического доминирования русских и в самом деле пока что нет никакой серьезной угрозы. Мы в России пока еще почти не видели масштабных национальных конфликтов, а видели все больше межличностные, в которых сталкивались интересы людей разных национальностей, индивидуальные, но не национальные — то есть не коллективные наследуемые интересы. Национальные меньшинства внутри России пока что не посягают ни на отдельную территорию, ни на отдельную долю во власти, ни на государственные права своего языка или собственного образования.
Однако нам в России страшно вредит наше неумение различать доминирование бытовое и государственное, культурное. В шахтерском поселке, где я вырос, проживало довольно много ссыльных ингушей, и они практически безраздельно царили в очередях и на танцплощадке. А потому у меня тогда и не было ни малейших сомнений, что они и есть хозяева жизни, — у меня, как, увы, и у подавляющего большинства взрослых, чьи помыслы и притязания не поднимались выше очереди и танцплощадки. Никто из нас ни разу не вспомнил о том, что этих самых хозяев сюда привезли в вагонах для скота, что они не имеют права без разрешения коменданта навестить родню в соседнем совхозе, что их нет ни в райкоме-исполкоме, ни в милиции, ни среди инженеров-учителей, — мы судили «не свыше сапога». К несчастью, и сегодня множество простых людей, чей кругозор ограничивается микромиром, сознательно или бессознательно переносят свой скромный опыт на процессы макроуровня. А потому со стороны государственной власти было бы только разумно как-нибудь ненавязчиво, но настойчиво открывать простым людям глаза на то, что ни одно национальное меньшинство в современной России ни в чем не претендует на особую долю государственного масштаба — ни на властную, ни на территориальную, ни на культурную. То есть каждый в отдельности, разумеется, стремится к какому-то социальному успеху, но коллективно, как социальная группа, меньшинства пока что не требуют никаких особых прав.
Тогда как в Соединенных Штатах Америки все это разворачивается полным ходом, а испанистская диаспора вообще наступает англосаксам на пятки: глобализация размывает не только традиционные общества, но и, обратной волной, те государства, которые ее порождают. Порождая заодно и нарастающую реакцию, захватывающую миллионы людей. Борьба пока что ведется в относительно респектабельных формах, но, поскольку интеллектуальная элита, поставившая на мультикультурализм и политкорректность, и простой народ, желающий сохранить доминирование исконного «англосаксонско-протестантского» образа жизни, оказываются по разные стороны баррикады, то весьма вероятно, что массу рано или поздно приберут к рукам крутые ребята, ставящие волю выше интеллекта…
Это пока что не наши проблемы, но Соединенные Штаты — империя такого масштаба, что все ее серьезные внутренние конфликты обречены рано или поздно обретать всемирный характер. Отцы-основатели американской демократии вместе с продолжателями их дела до самого последнего времени были страшными ксенофобами, бдительно оберегающими американскую идентичность, а потому неуклонно стремившимися и территориально, и культурно растворить пришельцев, временами ограничивая, а иногда и вовсе прекращая их приток. Это была ксенофобия умная, добивающаяся искомого результата, понимающая, что «чужаков» надо или вовсе не допускать, или уж предоставлять им как можно больше возможностей и соблазнов устраивать свою жизнь поодиночке. Однако бывает и ксенофобия глупая, усиливающая отчужденность «чужаков», но не позволяющая от них избавиться. Конфликтующая с ними на бытовом уровне, укрепляя тем самым стену их незримого гетто, вместо того чтобы, не размениваясь на мелочи, рассредоточивать его не кнутом, но пряником, используя свое государственное и культурное доминирование.
А вот если правящая элита всех уровней вплоть до поселкового не может или не хочет воспользоваться своим подавляющим преимуществом, чтобы защитить и тех, и других, как это полагалось в истинных империях, надо и ощущать себя побежденными и преданными именно ею, а не малочисленными и — на макроуровне — почти бессильными группами «пришельцев».
Лучше лишний раз повториться, чем остаться недопонятым: нетерпимость в мир несут не сильные, а слабые, и это мало замечается лишь потому, что у них недостает сил натворить особенно много ужасов. Главные ужасы начинаются тогда, когда слабыми начинают воображать себя сильные. Реальную опасность фашизма создает не голод голодных (голод ее только обостряет), но слабость сильных. Разумеется, воображаемая.
Читать дальше