Мелисса Бэнк - Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле

Сейчас я произнесла эти слова вслух.

Весь день отца навещали его друзья — врачи, все в белых халатах. Они садились на его кровать и похлопывали по одеялу. Он спрашивал их про детей, стараясь сделать им приятное: «Любит ли Эми Бернарда?», «Что Петер собирается делать этим летом?» и тому подобное.

Когда отец поинтересовался, как у меня дела на работе, я ответила: «О'кей!»

— Правда? — спросил он.

— Нет, — ответила я. И добавила, что не уверена, что издательское дело — это моя стихия.

— Дела мои идут скорее плохо, чем хорошо.

— Ты по-прежнему говоришь о том, годишься ли ты для своей работы или нет. А ведь суть в том, получаешь ли ты от нее удовольствие.

— Я готова ее возненавидеть.

Он напомнил мне, что я люблю книги.

— Я не читаю книги, — сказала я. — Я читаю дурацкие рукописи, которые не в силах стать книгами.

— А чем, по-твоему, ты могла бы заняться?

Я сказала, что у меня возникла мысль написать серию брошюр под названием «Руководство для неудачников». И пояснила:

— Что-то вроде инструкции: как неудачнику сделать карьеру или преуспеть в любви.

У меня не было уверенности, трепалась я или всерьез так думала.

— Есть еще какие-нибудь идеи? — спросил он.

Я сказала о ювелирном магазине с надписью на вывеске: «Прокалываем с болью и без боли».

Он рассмеялся.

— Но я не хотела бы прокалывать клиентам что-либо иное, кроме ушей, — добавила я. — Ну, в крайнем случае какой-нибудь случайно подвернувшийся нос.

Лекарства, которые он принимал, вызывали у него тошноту, а мама пыталась заставить его есть.

— Может быть, принести ему бутерброд с паштетом? — спросила она. — Или печеный картофель и хороший бифштекс?

Я не упустила случая заметить:

— Ты всегда говоришь «хороший бифштекс», как будто можешь принести и плохой.

По дороге к больничной парковке я сказала ей, что, пожалуй, не стоит заводить разговоры о еде, пока у папы не пройдет тошнота.

— Ему необходимо поддерживать силы, — ответила мама.

Ее речь больше напоминала жужжание, чем плод человеческого мышления.

Дома мы выпили по бокалу вина на веранде, так и не сняв больничные бирки. Небо было мутно-фиолетовым, дело шло к дождю.

Я старалась говорить на посторонние темы. Расспрашивала о соседях, которых помнила.

— Как поживает Вилли Швам?

— Он сейчас стипендиат в Жюльяре.

— А как Оливер Билл?

— Его отец умер, и они с матерью переехали во Флориду. Теперь в этом доме живут старики Калифаносы. Они воспитывают свою внучку Лизу, потому что мать Лизы — наркоманка. Девочка — просто прелесть: невероятно серьезное крохотное существо с косичками. На прошлой неделе она постучалась ко мне и говорит: «Мне показалось, что у вас во дворе прыгают кролики».

— И что ты ей ответила?

— Пойдем посмотрим.

Мама рассказала обо всех соседях: сначала по одну сторону улицы, потом — по другую. Когда она поднялась к себе, чтобы лечь в постель, я почувствовала себя переполненной новостями, причем не только хорошими: наряду со свадьбами, новорожденными и стипендиями тут были и внучка Калифаносов, живущая без матери, и мистер Цыпкин, потерявший работу, и миссис Хэннеси, которую ограбили. Я уселась на веранде с сигаретой и вторым бокалом вина, прислушиваясь к стрекотанию кузнечиков и шуму редких машин. Мне пришло в голову, что провинциальная тишина не имеет ничего общего с настоящим покоем.

Когда уикенд закончился, отец сказал, что он беспокоится, как бы я не потеряла работу.

— Мне разрешили отсутствовать столько, сколько понадобится. Я сослалась на твою болезнь, и мне продлили отпуск.

Он сказал:

— Это хорошо.

Потом посмотрел на меня и добавил:

— Твое присутствие очень много для меня значит.

Мама сказала, что, пока я здесь, в приезде Генри нет необходимости. Но я все-таки рассчитывала, что он приедет. Арчи тоже.

— Оставайся там столько, сколько нужно, — сказал Арчи, — но не забывай, что ты мне необходима.

Как-то Арчи заявил, что я выражаюсь о болезни отца слишком туманно.

Я пыталась объяснить ему, что во всем виновата провинция.

— Здесь любят пустить пыль в глаза.

Рядом стояла мама и улыбалась.

— Милая, — проговорил он, — я понятия об этом не имею.

Я пустилась было в объяснения, но поняла, что и сама толком ничего не знаю. Поэтому я позвонила Ирвину Ласкеру — одному из друзей отца, навещавшему его ежедневно. Доктор Ласкер был грубоват, и его сарказм пугал меня еще в пору моего детства, когда я дружила с его дочкой и ночевала в их доме.