Исабель Альенде - Дочь фортуны

С той же серьезностью, что она совершала любое из своих действий, Элиза дала себе задание идеализировать своего возлюбленного вплоть до превращения последнего в навязчивую идею. Желала лишь безусловно служить ему всю свою оставшуюся жизнь, жертвовать ради этого человека и страдать, чтобы пройти испытание самоотречением, и, если возникнет необходимость, умереть за него. Помраченная наваждением этой первой страсти, молодая женщина не ощущала явную нехватку прежней силы. Присутствие поклонника никогда не представлялось ей настоящим. Даже в самых бурных объятиях, происходивших прямо на занавесках, дух молодого человека вечно где-то витал, готовый исчезнуть либо пропадал вовсе. И всегда обнаруживался не полностью, мимолетно, в раздражающей игре театра теней, однако при прощании, когда девушка вот-вот была готова заплакать от неудовлетворенной жажды любви, именно в тот момент мужчина вручал ей одно из своих чудесных писем. И тогда для Элизы вся Вселенная преобразовывалась в некий кристалл, чье единственное предназначение и состояло в отражении чувств их обоих. Находясь во власти трудного задания влюбиться полностью и совершенно, она нисколько не сомневалась в своей способности вручить необходимое без всяких оговорок и именно поэтому и не признавала двусмысленность Хоакина. Элиза придумала себе идеального любовника и с непобедимым упорством продолжала питать эту иллюзию. Так, тягостные объятия с возлюбленным, что оставляли в молодой женщине чувство потерянности в тусклом ореоле неудовлетворенного желания, заменялись ее богатым воображением.

Вторая часть. 1849

Новость

Двадцать первого сентября, в день наступления весны согласно календарю мисс Розы, начинали проветривать комнаты, вывешивать на солнце матрасы и одеяла, натирать по новой воском деревянную мебель и менять занавески в гостиной. Мама Фрезия стирала эти изделия из цветастого кретона молча, твердо убежденная в том, что засохшие пятна были всего лишь остатками мышиной мочи. И приготовляла в патио большие глиняные кувшины с теплой жавелевой водой и с размоченной в ней корой «мыльного дерева», в которой и замачивались на целый день эти занавески, после чего приходилось их крахмалить в рисовой воде и сушить на солнце; затем две женщины гладили изделия и, когда те снова приобретали как бы обновленный вид, вешали в комнату, встречая таким способом приход нового времени года. Тем временем Элиза и Хоакин, равнодушные к весеннему помутнению мисс Розы, резвились на занавесках из зеленого вельвета, что были более мягкими, нежели из кретона. Было совсем не холодно, и стояли светлые ночи. Вот уже минуло три месяца, в которые писал письма Хоакин Андьета, и они занимались любовью в промежутках между политическими метаниями и броскими заявлениями, что излагались довольно пространно. Элиза ощущала своего фактически отсутствующего любовника, и, порой, обнимала его призрак. Несмотря на тревогу неудовлетворенного желания и весьма слабо выраженную ответственность за столькие тайны, девушка восстановила видимое окружающим спокойствие. Проводила дневные часы в тех же занятиях, что и прежде, за книгами и за фортепиано либо усердно трудилась на кухне и в швейной мастерской, не выказывая ни малейшего интереса выйти из дома. Хотя если мисс Роза и просила, сопровождала ее в добром расположении духа того, кому на данный момент лучшего занятия нельзя было и придумать. Ложилась и вставала рано, впрочем, как и всегда; не теряла аппетит и казалась здоровой, но именно эти симптомы идеального внешнего состояния как раз и поднимали в мисс Розе и Маме Фрезии ужасные подозрения. В придачу обе женщины не спускали с девушки глаз. И сомневались, что любовное самозабвение может внезапно исчезнуть, но по прошествии нескольких недель Элиза так и не выказала признаки того или иного расстройства, и потому они решили несколько ослабить свою бдительность. Возможно, свечи святому Антонио чему-то и помогли, размышляла индианка; а, возможно, любви-то и не было, подумала уже после всего мисс Роза, так и не почувствовав себя убежденной, размышляя подобным образом.

Новость об обнаруженных в Калифорнии месторождениях золота достигла Чили в августе. Сначала она была чуть ли не лживым слухом, жившим лишь в словах подвыпивших мореплавателей, проводивших время в борделях квартала Алмендрал, но спустя несколько дней капитан шхуны «Аделаида» объявил, что половина его матросов уже сбежали в Сан-Франциско.