Исабель Альенде: Дочь фортуны

- Назову ее Элизой, как и нашу мать, и дам ту же фамилию, - решила Роза, едва накормив, искупав и завернув малышку в собственную накидку.

- Ни в коем случае, Роза! Как думаешь, что станут говорить люди?

- А вот это я возьму на себя. Люди скажут, что ты святой, ведь приютил же ты эту бедную сиротку, Джереми. Нет судьбы хуже, чем вовсе не иметь семьи. Что бы стало со мной без такого брата как ты! - возразила она, и впрямь страшась малейшего проявления сентиментальности со стороны своего брата.

Слухи были неизбежны, как и неизбежно смирение с ними Джереми Соммерса, ведь он согласился с тем, что малышка будет носить имя их матери, спать первое время в комнате его сестры и нарушать тишину дома. Роза огласила совершенно невероятную версию о роскошной корзинке, хранившейся в неизвестных руках в офисе «Британской компании по импорту и экспорту», чему, конечно, никто не поверил, как никто и не мог обвинить ее в каких-то неточностях. Ведь каждое воскресение ее видели поющей в этом офисе, и тончайшая талия подтверждала, что ребенок, скорее всего, есть результат отношений Джереми или Джона с какой-то уличной женщиной легкого поведения, поэтому девочку и растят так, будто она дочь этой семьи. Джереми даже не трудился опровергать ходившие слухи.

Неразумность детей выводила его из себя, но Элизе удавалось отвлекать его. И хотя Джереми не хотел это принимать, по вечерам, сидя в кресле и читая газету, он с удовольствием наблюдал за играющей в ногах малышкой. Он не испытывал привязанности к этому ребенку, более того, становился непреклонным, сталкиваясь с такой простой вещью, как рукопожатие, ведь уже от самой мысли о более близком контакте начиналась паника.

Когда новорожденная появилась в доме Соммерсов того далекого 15 марта, Мама Фрезия, то кухарка, а то ключница, возразила, что, мол, они должны бы держаться от нее подальше.

- Ежели собственная мать ее бросила, стало быть, ребенок проклятый, и куда лучше вовсе к ней не прикасаться, - сказала она тогда, но ничего нельзя было поделать, так как хозяйка уже всё решила.

Едва мисс Роза подняла ее на руки, малышка начала плакать навзрыд, сотрясая весь дом и терзая нервы его обитателей. Не в силах унять девочку, мисс Роза соорудила колыбельку в выдвижном ящике своего комода и, завернув ее в накидку, положила туда. Сама же побежала искать кормилицу. Вскоре вернулась обратно с женщиной, которую повстречала на рынке. Разглядеть ее сразу вблизи в голову так и не пришло, потому что было достаточно увидеть ее объемную грудь, прямо рвущуюся из блузы, чтобы незамедлительно пригласить её к ребёнку. Оказалась она несколько заторможенной крестьянкой, вошедшей в дом со своим малышом, таким же засаленным и грязным, как и она сама. Нужно было довольно долго отмывать малютку в теплой воде, чтобы избавиться от грязи, покрывавшей всю попку, а женщину даже пришлось окунуть в емкость со щелочной водой для удаления вшей. Прошел день и две принцессы, а именно, Элиза и дитя няни, стали мучиться коликами в животах на фоне поноса, перед чем семейный врач вместе с немецким аптекарем оказались бессильными. Побежденная плачем детей, требовавшим не только еды, но выражавшим и боль и печаль, мисс Роза тоже заплакала. Наконец, на третий день, с большой неохотой пожаловала Мама Фрезия.

- Как же я не заметила, что у этой женщины проблемы с сосцами? Купите козу, чтобы кормить малышку и дайте ей настойку на корице, потому что иначе раньше пятницы дело не разрешится, - брюзжала она.

И вот мисс Роза, чуть перевирая испанский язык, но, поняв слово «коза», послала за ней кучера и попрощалась с кормилицей. Как только привели животное, индианка расположила Элизу прямо под распухшим выменем козы к ужасу мисс Розы. Она никогда прежде не видела такого мерзкого зрелища, однако, теплое молоко и напиток из корицы довольно скоро исправили положение; девочка перестала плакать, проспала семь часов подряд и проснулась, жадно всасывая воздух. Несколько дней у малышей был невозмутимый вид, и было очевидно, что дети набирают вес. Мисс Роза купила бутылочку с соской, когда осознала, что стоит козе заблеять в патио, как Элиза начинала принюхиваться в поисках соска. Ей не хотелось видеть, как девочка растет с несколько чудной мыслью, будто данное животное ее мать. Эти колики происходили из-за небольшого недомогания, что пришлось пережить Элизе в детстве, прочие считались первичными симптомами принятия мате и заклинаний Мамы Фрезии, включая свирепую болезнь африканской кори, привезенной каким-то греческим моряком в Вальпараисо. На время опасности Мама Фрезия по ночам клала кусок сырого мяса на пупок Элизы и туго пеленала в сукно из красной шерсти - тайное природное средство, чтобы предотвратить инфекцию. В последующие годы мисс Роза обращалась с Элизой точно с игрушкой. Проводила увлекательные часы, обучая ее петь и танцевать, декламировала девочке стихи, которые та легко заучивала наизусть. Она заплетала волосы в косы и безупречно ее одевала, но стоило возникнуть другому развлечению либо же ее атаковала головная боль, как она отправляла малышку в кухню вместе с Мамой Фрезией. Девочка росла где-то между швейной мастерской и задними патио, разговаривая по-английски в одной части дома и, прибегая к смеси испанского и мапуче – туземного жаргона своей няни – в другой. Одевалась и обувалась точно давешняя княгиня, играла с курочками и собачками уже разутая и небрежно одетая в сиротский передник. Мисс Роза представляла ее на своих музыкальных вечерах, возила на машине вкушать шоколад в лучшую кондитерскую, за покупками или же смотреть корабли на пристани. Однако же, в равной степени могла провести несколько дней, рассеяно что-то записывая в свои тайные тетрадки или читая какой-то роман, совершенно не думая о своей подопечной. Стоило вспомнить о малышке, как она, раскаявшись, бежала ее искать, покрывала поцелуями, засыпала сладостями, и вновь принималась наряжать деточку в кукольные платьица, собираясь на прогулку. Перед ней стояла необходимость дать девочке как можно более широкое образование, в силу чего до собственных украшений не было никакого дела. Кстати, корень притворной истерики Элизы крылся в уроках пианино, она хватала ее за руку и, не дожидаясь кучера, тащила девочку волоком все двенадцать кварталов под горку в монастырь. В стене из необожженного кирпича, над тяжелой дубовой дверью с железными заклепками, читались выцветшие под действием соляного ветра буквы: Сиротский дом.