Юрий Герт - Кто если не ты

Из подгоревшего мундштука папиросы пахнуло горечью, она придавила тусклый огонек и открыла дверь в райком.

— Да уж с полчаса будет, как ушли,— сказал старик-сторож.

Он сидел в маленьком вестибюле один и, нацепив на нос подвязанные ниткой очки, крошил перочинным ножом рыжие табачные листья. Перед ним на тумбочке стоял телефон. К стене был приколот кнопками список домашних адресов,

— Тогда я позвоню,— сказала она после недолгого колебания.

— Отчего не позвонить, ежели какое срочное дело...

Вера Николаевна отыскала номер первого секретаря.

— Товарищ Урбанский?

— Урбанский слушает,— низким баритоном ответила трубка.

— Товарищ Урбанский...— у нее вдруг перехватило дыхание. Комкая, в руке шнур, она пыталась произнести застрявшие слова, а перед глазами плыли и плыли какие-то странные клубы тумана, превращаясь то в Белугина, то в Бугрова, то в растерянные, ждущие лица ребят, и туман обволакивал ее со всех сторон, немой и непроницаемый.

— Товарищ Урбанский,— хрипло позвала она.

— В чем дело? Кто это говорит?..

Она испугалась, что сейчас он положит трубку, и ухватилась за первые попавшиеся слова.

— Вы должны вмешаться, товарищ Урбанский...

— А вы присядьте, присядьте-ка,— с ворчливым сочувствием пробормотал сторож, подставляя ей свой табурет.

Благодарно кивнув, она села — и слова сами собой хлынули легко и свободно.

— Так вы об этих нигилистах? — сказала трубка.— А где же вы раньше были?

— Но я только недавно узнала об активе, и меня никто...

— Нет, раньше, раньше! — повысила голос трубка.— Допустили, что вся школа разложилась, ученики у вас творят черт те что, а вы решили теперь себя выгораживать...

— Я говорю не о себе и не об учителях,— Вера Николаевна снова чувствовала себя спокойной.— Я сама просила бы заслушать нас на бюро райкома партии.

— А мы и заслушаем, и накажем...

— Да, да... Но сейчас речь идет об учениках, о ребятах, которые завтра кончают школу. Их обвиняют в том, чего у них никогда не было даже на уме....

— А вы не покрывайте...

— Я не покрываю,— ее голос звучал все тверже.— Мой партбилет дорог мне не меньше, чем ваш — вам, и я полностью несу ответственность за то, что говорю. Я говорю вам, секретарю районного комитета: вокруг ребят затеяна грязная кампания, на них лгут и клевещут люди, которым не место ни в партии, ни в школе, они же постараются превратить завтрашний актив в комедию, заставив ребят признаться в том, чего они не делали и не думали, заставят — потому что их поставили перед выбором: или признаться — или лишиться комсомольских билетов. Речь идет не только об этих ребятах. Все будет происходить на виду у остальных. Чему мы остальных научим? Быть подлецами и трусами с комсомольскими билетами в кармане?

Она встала и докончила стоя:

— Я несу полную ответственность за то, что позволила развязать эту травлю, за то, что не вмешалась вовремя и не помогла ребятам найти правильный путь. Вы можете и должны судить меня за это... Но если завтра случится то, о чем я говорила, отвечать за это будете вы. Я дойду до ЦК, но добьюсь справедливости, товарищ Урбанский.

После некоторого молчания из трубки донеслось:

— Хорошо, я сам приеду на актив. Но помните: вы отвечаете за свои слова партбилетом.

Это уже была маленькая победа.

Но чем дальше уходила она от райкома, приближаясь к дому, тем яснее понимала, что до настоящей победы еще далеко.

Ей вспомнились те, в райкоме комсомола. Подготовленные Карпухиным, они выступят завтра на активе. И не они одни. Выступят ученики, получившие инструкцию от учителей; выступят учителя, получившие инструкцию от директоров; директора — получившие инструкцию от облоно. Выступят все, кто уже получил инструкции, или поверил авторитету, или поддался общей панике, и вся эта лавина обрушится на Урбанского и потащит его колоссальной силой своей инерции. Что же останется сказать ей?

Хорошо, можно провести партсобрание — но на него уже нет времени. Не успеют разобраться, ее не поймут... Есть в школе учителя как Варвара Федоровна, которая открыто возмущается всей этой историей, есть другие... Они бы выступили... Но не растеряются ли они перед той же лавиной, как растерялся и дал себя раздавить Алексей Константинович? Да и кто решится затеять спор перед ребятами? Да-да, существует неписаная этика педагогов: покрывать друг друга, выступать перед ребятами сомкнутым строем... Этика... Но кто-то должен начать, сказать первое слово правды... Этика учительская, этика партийная... Выступать против решения райкома комсомола у всех на глазах?.. Но стоять и ожидать, пока их — она уже не отделяла себя от ребят — пока их накроет с головой неудержимо мчащаяся сверху лавина? Нет, это не выход...