Олег Коряков - Дорога без привалов

— Иван? Дубов? Чертяка те в бок! Да, смотрите-ка, ведь он самый. Совершенно абсолютно. Ну-ка, дай я тебя обожму. Экий ты, а! И все такой же конопатый. Ну-ну. Исключительно замечательно! Пойдем давай, пойдем…

Он потащил Дубова в конторку, вахтер растерянно оглядывался, не зная, что предпринять: пустить без пропуска нельзя и задержать, когда само начальство ведет, тоже неудобно. Потоптавшись в нерешительности, он досадливо крутнул головой и крякнул:

— Эк ведь… неконкретность какая вышла…

Черенок усадил Дубова на потрепанный, продранный диван, а сам уселся напротив, за стол.

— Ну, чертяка те в бок, рассказывай. Как воевалось? Надолго к нам? Сколько немцев побил? Почему не писал? А ну, покажи-ка грудь. Покажи, покажи… О, да ты, брат, герой! Экую награду отхватил. Видать, отличился, а? Ну-ну, послушаем…

Говоря все это, Черенок то вставал, то опять садился, брал со стола какие-то листки, откладывал их, заглядывал в глаза собеседника, трогал его. Левой рукой он часто потирал круглую бритую голову, а останавливаясь, начинал быстро постукивать носком сапога по полу. Полувоенная гимнастерка на нем, прихваченная низко опущенным ремнем, топорщилась бесчисленными складками. Лицо у Черенка было нездорово-желтое, и он, видать, давненько не брился.

Раньше Дубов недолюбливал этого суетливого, всюду сующего нос человека, но сейчас, после долгой разлуки, встретившись с ним, он ощутил в себе радость и теплоту. Улыбнувшись Черенку, он сказал:

— А ты все такой же… неугомонный.

— Хэ! Мне что сделается! Я ведь теперь, — он наклонился к Дубову, словно собираясь посекретничать, — председателем цехкома. Профсоюзный деятель! — Черенок многозначительно вздернул брови и рассмеялся. — Ну, это дело десятое, а ты вот про себя мне расскажи. Орден-то за какой подвиг получил?

— Какой там подвиг! Воевал — вот меня и наградили.

— А все же? Ты расскажи.

— Ну что я тебе расскажу?

Действительно, что рассказать ему?.. Когда Дубова начинают расспрашивать вот так, он мнется почти смущенно, хмурится, а мысль его в который раз мучительно возвращается к пережитой солдатской страде, и снова, снова Дубов видит перед собой широкое, изрытое снарядами поле, побитую траву на нем и серое, тяжелое небо, придавившее деревушку за чахлым перелеском.

Это был последний день его фронтовой работы. Атаковав немецкие позиции, их рота залегла под огнем противника. Командир хотел броском вперед вывести бойцов из-под минометного обстрела, но кинжальный огонь с фланга загнал всех обратно, на исходные, в траншею. Телефонную линию перебило, помощи у артиллеристов просить было невозможно, а приданные роте две полковые пушки не могли подавить пулемет, потому что он находился за небольшим, но крутым бугром.

Можно было ждать: соседи помогут. Но законы войны неумолимы, и планы, рожденные в неусыпном бдении штабов, рассчитанные жестоко и точно, только тогда могут принести победу, когда их будут выполнять. Рота не имела права медлить, рота была обязана двигаться вперед.

Вот тогда Иван Дубов повернулся к командиру и сказал:

— Разрешите мне. Я его… прихлопну.

Командир внимательно посмотрел на Дубова, нахмурился и ничего не ответил. И вдруг Иван спохватился, что вызвался на рискованное, очень уж опасное дело, ему стало жалко своей жизни, замерло сердце, но в то же время он подумал про себя: «Трус ты. Ведь это нужно сделать. Решись. Страшно?..»

В это время вызвался еще кто-то из бойцов, за ним другой, и Дубову стало стыдно своего страха. Но страх от этого не прошел. И все же он сказал опять:

— Разрешите, товарищ старший лейтенант, мне.

Командир посмотрел ему в глаза тяжелым, напряженным взглядом и сказал:

— Ладно, Дубов, пойдете вы. — И пожал ему руку.

Дубов, пригнувшись, бежал по траншее. Потом он остановился, стал к стенке окопа, подпрыгнул, забросил ногу на край траншеи и, цепляясь за бруствер плечом, выбрался из окопа. В руках у него были винтовка и граната, ползти было неудобно, но он полз быстро. Несколько мин разорвалось вблизи. Один осколок прошил шинель и врезался в левый бок. Иван понял, что ранен, когда увидел широкое бурое пятно крови. И, увидев кровь, почувствовал слабость и головокружение.

Он подполз к бугру, отдышался и стал вползать вверх. Потом совсем близко он увидел пулемет, двух солдат около него и еще одного поодаль. Отодвинувшись немного назад, Дубов сорвал предохранительное кольцо и бросил гранату. Когда раздался взрыв, он вскочил, шагнул вперед и скатился вниз.