Амин Маалуф - Самарканд

В ближайшем будущем это вряд ли могло случиться, и не потому, что у меня не было желания, просто я все еще колебался, ведь обвинения в пособничестве убийце монарха с меня никто не снимал. Несмотря на стремительно развивающиеся события в Тегеране, я опасался, что по какому-нибудь пыльному указу все еще подлежал аресту и мог не успеть поставить в известность ни друзей, ни миссию.

И тем не менее отъезд Баскервиля побудил меня предпринять ряд шагов для упорядочивания своего положения. Я обещал Ширин никогда не писать. Не желая рисковать потерей корреспондентской связи с ней, я обратился к Фазелю, чье влияние у него на родине, как я знал, росло не по дням, а по часам. Он стал самым авторитетным депутатом Меджлиса.

Спустя три месяца пришел ответ, дружеский, горячий, но, главное, с официальным документом, заверенным печатью министерства юстиции, подтверждающим, что с меня сняты все подозрения в связи с убийством шаха. Мне было позволено свободно перемещаться по территории Персии.

Чего еще было желать? Не откладывая, я сел на пароход в Марселе, доплыл до Салоник, потом Константинополя и Тегерана, а затем верхом на осле одолел Арарат и благополучно спустился к Тебризу.

Был жаркий июньский день. Чуть только я разместился в караван-сарае армянского квартала, как солнце уже стало садиться за городские крыши. Мне же хотелось непременно, не откладывая до завтра, повидаться с Баскервилем. Низкое вытянутое здание пресвитерианской миссии, недавно выкрашенное в белый цвет, стояло посреди абрикосового сада. На решетке ограды было два скромных креста, на крыше над входом — флаг со звездами.

Садовник-перс провел меня в кабинет пресвитера, крупного рыжебородого человека с повадками моряка и твердым рукопожатием. Еще не предложив мне сесть, он уже пригласил меня под сень миссии на время моего пребывания.

— У нас есть комната, всегда готовая принять наших земляков, которые оказывают нам честь своим посещением. Не думайте, что я предлагаю вам это в виде исключения, я лишь следую заведенному со дня основания миссии обычаю.

Я выразил искреннее сожаление, что не могу принять его приглашение.

— Я уже оставил багаж в караван-сарае, а послезавтра отправляюсь дальше, в Тегеран.

— Тебриз заслуживает того, чтобы ему уделили больше одного дня. Разве можно быть здесь и не потратить день-другой на самый большой из восточных базаров, не полюбоваться руинами Голубой мечети, упоминаемой в «Тысяче и одной ночи»? В наше время путешественники так спешат куда-то добраться… Но важен ведь не только конечный результат. Каждый из этапов пути уже есть достижение некой цели, на каждом шагу тебе открываются все новые красоты, новые лики нашей планеты, надо лишь видеть, желать, верить, любить.

Казалось, его искренне опечалило, что путешественник из меня никудышный. Я счел необходимым оправдаться.

— Честно говоря, в Тегеране меня ждут неотложные дела, в Тебриз я завернул по пути, чтобы повидаться с другом — Говардом Баскервилем. Он преподает у вас.

Стоило мне произнести это имя, как атмосфера сгустилась. Оживленность, приветливость, отеческая забота разом улетучились. На смену им пришли озабоченность, убегающий взгляд. Установилась гнетущая тишина.

— Вы друг Говарда? — с трудом вымолвил он чуть погодя.

— Я, собственно, в некотором роде ответственен за его приезд в Персию.

— Прямо скажу, ответственность не из легких!

Напрасно ждал я появления улыбки на его губах. Он вдруг увиделся мне совсем иным: постаревшим и удрученным, с поникшим и чуть ли не умоляющим взором.

— Я руковожу миссией тому уж полтора десятка лет, наша школа — лучшая в городе, осмелюсь надеяться, что мы сеем полезное и богоугодное. Те, кто принимает участие в нашей деятельности, всеми силами стремятся преобразовать эту страну, иначе, поверьте, ничто не заставило бы их ехать за тысячи верст туда, где подчас их ждет враждебность.

У меня не было никаких причин сомневаться в этом, однако он защищал свое дело с таким пылом, что мне стало не по себе. Я находился в его кабинете всего несколько минут, ни в чем не обвинял его, ни о чем не просил. Что бы это все значило? Я ограничился вежливым кивком. Он продолжал:

— Когда миссионер безразличен к бедствиям персов, когда преподаватель не испытывает никакой радости от успехов своих учеников, я твердо советую ему возвратиться в Америку. Бывает, энтузиазм быстро исчерпывается, особенно у молодых преподавателей. Что ж, это естественно.