В конце концов я потерял всяческий интерес как к самому Хайяму, так и к его творчеству и привык видеть в своем «О» лишь свидетельство неоспоримой ребячливости своих родителей. Так продолжалось до тех пор, пока одна встреча не вернула меня к моему давнему увлечению и не направила мою жизнь самым решительным образом по стопам Хайяма.
В 1895 году, на исходе лета, я сел на пароход, отплывающий в Старый Свет. Мой дед отметил свой семьдесят шестой день рождения и направил мне и моей матери слезные послания. Он хотя бы раз хотел повидать меня перед смертью. Когда закончился учебный год, я пустился в путь, готовясь к роли, которую мне предстояло сыграть. Воображение уже рисовало мне, как я стою у его изголовья, бесстрашно держа его за хладеющую длань, и выслушиваю его последние наставления.
На деле все вышло совсем иначе. Мне и сейчас памятно, каким был тогда в Шербуре мой дед: вот он идет игривой походкой по набережной Калиньи, прямой, что его трость, с надушенными усами, а стоит ему поравняться с дамой, его котелок словно сам собой приподнимается над головой. Когда мы сели за столик в ресторане Адмиралтейства, он крепко взял меня за локоть.
— Друг мой, во мне проснулся юноша, и ему нужен приятель, — театрально заявил он мне.
Я был не прав, отнесясь к его словам с легкомыслием: дальнейшее было похоже на вихрь. Стоило нам отобедать у Бребана, Фойо или Папаши Латюиля, как мы тут же устремлялись в «Кузнечик», где давала представление Эжени Бюффе, в «Мирлитон», где царила Аристид Брюан, в «Скала», где Иветта Гилбер исполняла арии из «Девственниц», «Утробного плода» и «Фиакра». Мы были как братья: оба с усами — только мои были темными, а его седыми, — с одинаковой походкой, в одинаковых котелках. Разница была лишь в том, что женщины сперва заглядывались на него. Я пристально наблюдал за его манерой вести себя в самых разных обстоятельствах и ни разу не поймал его на промахе, который бы свидетельствовал о том, что он только прикидывается моложавым. Вот выскочила пробка из бутылки шампанского, вот нам пришлось сорваться с места и поспешить, чтобы не опоздать на представление, — наша реакция была одинаковой. Трость служила лишь дополнением к его туалету. Он и впрямь не желал пропустить ни одной розы своей запоздалой весны. Я счастлив тем, что могу констатировать: он дожил до девяноста трех лет. Тогда ему было отпущено еще семнадцать — целая юность!
Как-то вечером он повел меня ужинать к Дюрану на площадь Мадлен. В глубине ресторана за несколькими составленными столами расположилась компания. Дед назвал мне каждого — там были актеры, актрисы, журналисты и политики, все сплошь громкие имена. Один из стульев пустовал, но затем подошел еще один человек, и я сразу понял, что это место предназначалось ему. Он тут же стал центром внимания, каждое его слово встречало восторженный прием или вызывало всеобщий смех. Дед встал и сделал мне знак следовать за ним.
— Пойдем, я представлю тебя моему двоюродному брату Анри!
Двоюродные братья обнялись, после чего обернулись ко мне
— Мой американский внук. Он так хотел познакомиться с тобой!
Я с трудом справился с изумлением. Анри скептически оглядел меня, после чего изрек:
— Пусть приходит в воскресенье утром, когда я вернусь с прогулки на велосипеде.
Лишь возвратившись к своему столику, я осознал, кому был представлен. Дед непременно хотел, чтобы наше знакомство состоялось, и часто говорил о нем с раздражающей клановой гордостью.
Надо сказать, двоюродный брат деда, мало известный на другом берегу Атлантического океана, во Франции был большей знаменитостью, чем Сара Бернар. Звали его Виктор-Анри де Рошфор-Люсэ [50] Рошфор Анри, маркиз де Рошфор-Люсэ (1831–1913) — французский журналист, политический деятель и писатель. Очень рано заявил о себе как о республиканце, противнике империи. Встал на защиту Парижской Коммуны, был приговорен к ссылке в Новую Каледонию (1872), бежал оттуда. По возвращении во Францию основал печатный орган «Энтрансижан». Депутат Национального собрания (1885), стал сторонником генерала Буланже, стоявшего на националистических позициях; последовал за ним в Брюссель, затем в Лондон. Сочинения: «Французы в эпоху заката» (1886), «Беглец» (1880), «Невероятная история моей жизни» (1895–1896).
, попросту Анри Рошфор. Был он маркизом, коммунаром, бывшим депутатом, бывшим министром, бывшим каторжником. Высланный в Новую Каледонию версальцами, он совершил в 1874 году побег с каторги в духе Рокамболя [51] Рокамболь — персонаж французского писателя Понсона дю Террайя, в частности 30-томной серии «Парижские драмы» (1859–1884). Его приключения носят экстравагантный характер, он всегда принимает сторону слабого против сильного. Стал прообразом для многих героев романа-фельетона, например Фантомаса.
, чем разжег воображение современников, вплоть до того, что сам Эдуард Мане написал полотно «Бегство Рошфора». Однако в 1889 году, уличенному в участии в заговоре генерала Буланже против республики, ему вновь пришлось отправиться в ссылку и уже из Лондона руководить созданным им влиятельным органом «Энтрансижан». Когда в феврале 1895 года в результате амнистии он вернулся во Францию, то был встречен двумястами тысячами ликующих парижан. Сторонник Бланки [52] Бланки Луи Огюст (1805–1881) — французский социалист и революционер. Суть бланкизма — в единении французской социалистической идеи и марксизма.
и Буланже [53] Буланже Жорж (1837–1891) — французский политический деятель, генерал. С 1886 по 1889 г. объединил оппозиционеров парламентскому режиму, отсюда название буланжизма «Синдикат недовольных».
, революционер, как левого толка, так и правого, идеалист и демагог, он сделался рупором множества противоречивых движений. Все это было мне известно, но кое-чего, главного, я пока не знал.
Читать дальше