Амин Маалуф - Самарканд

Вроде бы визирь долго и громко хохотал, после чего удовлетворил просьбу Хайяма, признав справедливость столь гордого суждения.

«Ни один султан не счастливее меня, ни один нищий не печальнее», — написал Омар в ту пору,

Шли годы, наступил 1114-й. Хайям жил в Мерве, древней столице Хорасана, по-прежнему, как и века назад, славной своим шелком и десятью библиотеками, но теперь не игравшей никакой политической роли в жизни империи. Чтобы вернуть свое поблекшее величие, правитель города пытался удержать при себе знаменитых людей того времени. Он знал, перед чем не устоит Хайям, и предложил оборудовать для него обсерваторию, в точности такую же, как та, что он утратил в Исфахане. В свои почти семьдесят лет это было единственное, о чем еще мечтал Омар, и потому он с юношеским пылом взялся за дело. Вскоре на пригорке в квартале Баб Сенджан, посреди сада с большими шелковицами и жонкилями выросло новое здание.

Два года Омар был вполне счастлив, увлеченно трудился и проводил поразительные опыты по метеорологии — его познания в астрономии позволили ему с точностью расписывать на пять дней вперед изменения в погоде. Одновременно он развивал и свои передовые теории в области математики — лишь в XIX веке европейские ученые признали в нем гениального предшественника неевклидовой геометрии. Под действием вина, изготовленного из отменного мервского винограда, рождались у него и новые рубаи.

Не избежал он и обязанностей: участвовал в бесконечных дворцовых церемониях, писал торжественные оды на каждый праздник, каждое обрезание, каждое возвращение с охоты или прогулки правителя, присутствовал на заседаниях дивана и был готов пошутить, ввернуть остроумное словцо, сочинить стихотворение на случай. Все это до предела изматывало его. Помимо ощущения, что он превратился в ученого медведя, его постоянно брала горечь о потерянном впустую времени. Кроме того, всегда был риск нарваться на какую-нибудь неприятность. Как, например, та, которая приключилась с ним холодным февральским днем, когда один ревнивый его собрат стал цепляться к нему по поводу написанного в юности стиха. Диван прямо-таки кишел учеными головами, сюзерен был как никогда доволен и, обводя взглядом свой двор, пребывал в блаженстве.

Спор был уже в разгаре, когда появился Омар. В те времена верующих занимал вопрос: «Могло ли мироздание быть лучше?» Тех, кто отвечал утвердительно, обвиняли в богохульстве — они, мол, считали, что Господь недостаточно постарался. Тех, кто отвечал отрицательно, обвиняли в том же самом, поскольку выходило, что Всевышний был не способен сделать лучше.

Спор завязался нешуточный, его участники горячились, размахивали руками. Хайям лишь рассеянно наблюдал за спорящими. Один из ораторов назвал его имя, воздал должное его мудрости и предложил высказаться. Омар прочистил горло и только собрался заговорить, как вдруг великий кади Мерва, никогда не одобрявший ни присутствия Хайяма в городе, ни воздаваемых ему почестей, вскочил с места и, тыкая пальцем в Омара, провозгласил:

— Вот уж не думал, что атеисту позволено высказываться по вопросам нашей веры!

— С чего это ты записал меня в атеисты? Дождись хотя бы, пока я выскажусь!

— Мне нет нужды тебя выслушивать. Не ты ли обратился к Богу с такими словами: «Чем ты лучше меня, если мне в наказанье ты ответное зло совершил? Отвечай!»

Омар пожал плечами:

— Не верь я в существование Бога, разве стал бы я к нему обращаться?

— В таком тоне? — рассмеялся кади.

— С пиететом следует обращаться к султанам и кади, но не к Создателю. Бог велик, ему ни к чему наши ужимки. Он создал меня мыслящим, вот я и мыслю, и открыто поверяю ему самые затаенные свои мысли.

По залу пронесся одобрительный гул, кади с шипением удалился. Вдоволь насмеявшись, правитель выказал беспокойство по поводу участившихся в городе случаев смертельной болезни. Лицо его помрачнело, придворные поспешили откланяться.

Вернувшись домой в сопровождении Вартана, Омар принялся клясть придворную жизнь с ее ловушками и ничтожностью интересов и изъявил желание побыстрее покинуть Мерв; его ученик был не очень-то обеспокоен, уже в седьмой раз грозился Хайям сделать это, но на следующий день успокаивался и возвращался к своим занятиям.

В этот вечер Омар записал такое стихотворение:

После чего, как обычно, спрятал рукопись в тайник между стеной и постелью. Проснувшись, он потянулся за книгой, желая поправить одно слово, а открыв, обнаружил вложенное в нее кем-то, пока он спал, письмо Хасана.