Амин Маалуф - Самарканд

— Я был лучшим другом Низама, я не дам тебя в обиду, им не отнять у меня жену, да еще в моем собственном доме.

— Открой глаза, Хайям, ты не знаешь этих людей, они одержимы местью. Вчера тебя упрекали в том, что ты спас Хасана Саббаха, завтра станут упрекать, что ты спас Джахан, и убьют тебя вместе со мной.

— Пусть, зато мы будем вместе, у себя в доме, и если мне суждено умереть вместе с тобой, я делаю этот выбор.

— А я нет! Я нахожусь во дворце в окружении преданных мне войск, этот город отныне принадлежит мне, я буду сражаться до конца, и если погибну, то как султанша.

— А как погибают султанши? Отравленными, задушенными, с перерезанным горлом! Либо в родах! Отнюдь не в блеске славы.

Они замолчали и долго не сводили глаз друг с друга. Джахан подошла к Омару и горячо поцеловала его в губы, на мгновение прильнув к нему. Но он отстранился, не в силах вынести этого прощания, и в последний раз с мольбой обратился к ней:

— Если ты хоть сколько-нибудь ценишь нашу любовь, пойдем домой, Джахан. На террасе накрыт стол, с Желтых гор веет прохладой, через два часа мы опьянеем и ляжем в постель. Я прикажу слугам не беспокоить нас, когда в Исфахане поменяется власть.

В тот вечер ветер в Исфахане имел привкус абрикоса. Но до чего пустынны были улицы! Хайям отправился в свою обсерваторию. Обычно стоило ему туда войти, обратить взгляд на небо, дотронуться до астролябии, как все земные заботы покидали его. На сей раз все было иначе. Звезды молчали, от них к нему не шло ни музыки, ни доверительного шепота. Омар смиренно вернулся домой, раздумывая над тем, что, видно, у звезд были причины хранить молчание. В руках он держал камышинку, которой изредка ударял по лопухам или отстранял строптивую ветку.

Не засветив лампы, он вытянулся на постели и с покрасневшими от слез и вина глазами отчаянно сжимал в объятиях воображаемую Джахан. Слева от него на полу стояли графин и серебряный кубок, из которого он время от времени отхлебывал. Его губы вели бесконечный разговор с Джахан, Низамом, с самим собой. И с Богом. Кто, как не он, мог удержать распадающееся мироздание?

И только на рассвете, обессиленный, с тяжелой головой, ненадолго забылся он сном. Проснулся же от звука шагов, больно отдававшегося в его мозгу. Солнце стояло уже высоко и заглядывало в комнату сквозь щель в занавесках на окнах, вынуждая его щуриться. Не сразу заметил он стоящего в дверях человека, чьи шаги разбудили его: высокого, усатого, в ярко-зеленом тюрбане на голове и в коротком плаще из бархата, который носила гвардия Низама. Он смотрел на Омара и похлопывал рукой по эфесу шпаги.

— Кто ты? — зевая, спросил Хайям. И кто дал тебе право прерывать мой сон?

— Разве господин никогда не видел меня с Низамом Эль-Мульком? Я был его телохранителем, его тенью. Меня зовут Вартан Армянин.

Омар вспомнил его, что отнюдь не прибавило ему спокойствия. У него было ощущение, что его крепко-накрепко связали веревками, и они впились в его плоть. Но как бы ни было ему страшно, показывать это он не желал.

— Говоришь, телохранитель, тень? Значит, это ты его не уберег?

— Он приказал мне держаться на расстоянии. Всем известно, он сам пожелал смерти. Я мог бы избавить его от одного убийцы, пришел бы другой. Кто я, чтобы вставать между своим господином и его судьбой?

— А что тебе нужно от меня?

— Прошлой ночью наши войска взяли Исфахан. Его гарнизон примкнул к нам. Султан Баркьярук был освобожден. Отныне этот город принадлежит ему.

— Джахан?! — рванулся Омар.

Вартан молчал, озабоченное выражение его лица не соответствовало его воинственному облику. Омару показалось, что он прочел в его глазах страшную весть.

— Я так хотел спасти ее, — прошептал он. — О! Как бы я был горд явиться к прославленному Хайяму и привести к нему его жену, живую и невредимую! Но я опоздал! Все находившиеся во дворце зарезаны.

Омар бросился к нему, схватил за плечи и стал трясти. Тот не сопротивлялся.

— И ты явился ко мне, чтобы сообщить это!

Вартан, по-прежнему держа руку на эфесе, но все тем же спокойным, бесцветным голосом продолжил:

— Я пришел не за этим. Низамия порешила, что и ты должен умереть. Если лев ранен, благоразумнее его прикончить, считают они. Мне поручено привести приговор в исполнение.

Хайям взял себя в руки. Достойно встретить конец! Сколько мудрецов посвятили свою жизнь тому, чтобы достойно взойти на эту вершину человеческого удела! О нет, он не станет защищаться. Напротив, он почувствовал, как отступает страх, и думал о Джахан, о том, что и она, верно, сумела быть на высоте в последний миг своего земного бытия.