Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

Юдит взглянула на меня, резко подняв голову. В серых глазах опять заполыхала ярость. И они блестели. Слезы? Не дав мне увериться в своей догадке, она отвернулась и вжала лицо в диванную подушку.

Мне стало нехорошо: обижая других, сам ранишься отражением их боли. Но что делать: нужно во что бы то ни стало разбить ее иллюзии, как бы ни было ей больно при этом. Что за тяжкая и неблагодарная — трижды неблагодарная — роль: быть разрушителем чужих иллюзий. Слава богу, своих у меня нет.

— Юдит, — попробовал я негромко подать голос.

Она не пошевелилась.

— Юдит, мне казалось, что утренний сеанс был не зря. Думал, вы поменяли ваше решение, увидев истоки нынешней тьмы и боли в прошлом. Не прокляни вы в последний момент жизни сына, эта жизнь не шла бы с ощущением проклятости и богооставленности. Не убей вас родной и любящий человек, не пытался бы он и в этот раз, любя, уничтожить. Всё взаимосвязано и логично. Ведь это хорошее, это светлое и нужное знание, Юдит! Теперь вы знаете, что надо делать, чтобы следующая жизнь не была адом. Надо лишь постараться уйти в светлом и спокойном состоянии духа. И всё. Здесь, на Гиперборее, много лжи и фальши, но основное положение, на котором строится привлечение пациентов, правдиво и надежно. Пожалуйста, Юдит, воспримите сегодняшний сеанс как урок. Полезный урок. И в соответствии с ним посмотрите на свое решение по-другому.

Юдит глухо пробормотала, не отнимая лица от подушки:

— Урок? Бросьте. Я и до сегодняшнего дня знала, что все взаимосвязано, что одно перетекает в другое…

— Пожалуйста, Юдит, повернитесь: я вас плохо слышу.

Она послушно повернулась ко мне лицом и заговорила быстро и четко:

— Знаете, как-то мне приснился сон. Лет восемь назад. Вскоре после попытки отца задушить меня. Тогда я встречалась с одним молодым человеком, киноактером, очень самовлюбленным, с раздутым эго и космическими амбициями, но не лишенным благородства. Кажется, он был в меня влюблен, немножко. Когда я рассказала ему эпизод с удушением, он вскинулся и закричал, что убьет моего отца. Слышать это было приятно, хотя я прекрасно понимала, что это актерство, издержки профессии: не убьет и даже не изобьет — к чему ему лишние траблы? Я принялась горячо уговаривать не делать этого, и он, словно нехотя, отказался от своего намерения. Этот случай, видимо, запал в подсознание, и недели через две мне приснился сон, в котором молодой человек, защищая меня, набросился на отца. Он был сильнее и ловчее, хотя отец, тоже не слабый мужчина, яростно сопротивлялся. Мой бой-френд умело и резко заломил ему за спину правую руку. И продолжал заламывать, давить, напирая всем телом, рискуя порвать сухожилия или переломить кость предплечья. Отец застонал от боли. И я… я вдруг испытала не мстительное торжество, и даже не жалость, а такую же боль. Словно выворачивали руку мне, а не моему жестокому обидчику… Когда проснулась, долго не могла прийти в себя и отдышаться. То был сон-прозрение, момент истины, что случались у меня раза три за жизнь. Мы одно целое — я и мой враг. (Может, поэтому Христос и настаивал на любви к врагам?) Границ между нами нет.

Она замолчала.

— И после этого сна ничего не переменилась? Имею в виду, в отношениях с отцом?

— Ничего. Через несколько лет, если вы помните, он предпринял попытку убить меня молотком. Сны — это сны, жизнь — это жизнь. — Она опять помолчала с полминуты. — Ад — это ад. Вы видите, что сегодняшний сеанс не открыл мне ничего принципиально нового.

— Нет, — упрямо не согласился я. — У вас есть знание причин. В следующей жизни вы обязательно помиритесь с отцом. Точнее, с тем, в ком воплотится душа отца. Я убежден в этом.

Юдит передернуло.

— Упаси боже! Как вы не можете понять, Норди: я не хочу больше воплощаться ещё и потому, что не желаю встречаться с ним снова. В каком бы он ни пришел виде: моей дочки, сестренки, мужа или соседского питбуля. Ни за что! Меня охватывает тоскливый безысходный ужас при одной мысли об этом. Не хочу его больше видеть, знать, говорить с ним. Лучше небытие.

Я молчал. Долго.

Нужно было встать и уйти, и она с нетерпением ждала, когда же я, наконец, сделаю это.

— А еще мне порой приходит в голову мысль, что я кармический громоотвод.

— Что? Право, мне сейчас не до разгадывания шарад.

Она говорила бесконечно устало, не глядя на меня.

— Я притягиваю несчастья и боль, чтобы они не обрушились на головы тех, кто рядом.

— Тогда я от вас отодвинусь. Не хочу быть рядом.