Александра Созонова - ...Либо с мечтой о смерти

Ниц отбросил рупор в траву и запел. Мелодия была грозной и воинственной. Какой-то древний гимн? Недаром он намекал, что в его крови есть варяжская струя. Язык незнакомый: похож на немецкий, но более жесткий, с раскатистым «р» и твердо-каменным «д».

Не переставая надрывать голосовые связки, новый Герострат снял с плеч рюкзак, развязал его и вынул пластмассовую канистру.

— Еще один фейерверк, — пробормотал Джекоб. Он пожирал глазами безумца напряженно и мрачно, не мигая. — Мало ему уже зажженных факелов.

Замолчав, Ниц принялся обливать себя жидкостью из канистры, начиная с плеч и спины и заканчивая макушкой. Серебряные крылья волос облепили голову, приняв желтый оттенок. Старик морщился, но движения были собранными и четкими.

— Не валяйте дурака, Ниц!!! — отчаянно закричал Майер.

От этих слов на губах Герострата заиграла торжествующая улыбка. Ниц отбросил пустую канистру, повернулся к профессору и воздел правую руку. Жест был не столько приветственный, сколько повелительно-угрожающий.

— Браво, Ниц! Браво, старик! — закричала из своего окна Мара.

Она на миг оторвалась от камеры, чтобы выплеснуть вопль души, и тут же вновь прильнула к ней.

Мара находилась дальше всех от безумца, но кричала так звонко, что он расслышал даже без рупора. Старик широко улыбнулся ей, а затем показал средний палец.

— Ду-ра-лей!!! — по слогам проскандировал Джекоб. От мощи его рева у меня заложило уши. — Воз-вра-щай-ся!.. Глу-пец!!!

Но его величественный старик не удостоил ни жестом, ни взглядом.

— Старый безмозглый дурак, — пробормотал русский. — Жалкий маразматик. Выживший из ума любитель дешевых эффектов. Имбецил с горсткой мозгов размером с плевок ребенка…

— Заткнитесь, — невежливо прервал я его.

Джекоб послушно умолк. Но издавал рычание, словно рассерженный или раненый кот.

Молчал и Ниц, нашаривая что-то в кармане смокинга. То была зажигалка, поскольку спустя секунду он превратился в пылающий факел.

Джекоб ринулся к нему, срывая на бегу куртку.

— Что вы стоите, идиоты?! — закричал он оставшимся, оглядываясь. — Сбивайте с него огонь!!!

— Стойте! — в оклике Майера зазвучал металл. — Не приближайтесь к нему!!!

Джекоб перешел с бега на шаг, потом остановился.

Я осознал, что тоже рванулся вперед, лишь затормозив рядом с ним.

Майер приблизился сзади и взял каждого из нас за локоть. Крепко, жестко.

— Вы правы, — бросил Джекоб профессору, не отрывая взора от живого огня. — Я идиот. Но оставьте же мою руку!

— Сейчас он помучается с минуту, вы же хотите растянуть адскую боль на дни, — сухо и наставительно заметил Роу, подошедший следом за шефом.

Доктор, как и все, не отрывал пристальных и на удивление спокойных зрачков от самоубийцы.

— Я же сказал, что я идиот.

Джекоб уже не смотрел на горящего Ница, он нагнул голову и уперся взглядом в носки ботинок. Помедлив, Майер отпустил наши локти и тоже отвернулся.

А я смотрел.

И Мара смотрела, не отрываясь от окуляра камеры, судя по ободряющим крикам:

— Класс! Круто!!! Ай да молодчина!..

Джекоб, скрипнув зубами, повернулся к безумцу и заорал, перекрывая вопли Пчеломатки:

— Молодца!!! Ой, молодца!..

Я едва сдержался, чтобы не ударить в орущее лицо.

— Не знал, что вы любитель паленого человечьего мяса.

— Не будьте ханжой, Норди! Он красиво уходит, этот великий псих, и посмейте сказать, что это не так.

Чертов циник был прав: зрелище было жуткое, величественное и красивое. Ниц пылал стоя, воздев руки и расставив ноги. Живой факел слегка колебался, словно колышимый ветром. Я чувствовал, явственно ощущал, как он пытается не орать от адской боли. Сохранить свой аристократизм и презрение к Майеру и его своре, даже будучи объятым пламенем с ног до головы. Нет, кажется, он чуть-чуть подвывал. Или то был свист ветра, весело лохматившего высоко взметнувшиеся, узкие, как подвижные лезвия, языки огня?..

Нет, он не выл. Ниц снова запел. Я понял это, вслушавшись. Слов было не разобрать за ветром и гулом, а мелодия угадывалась едва-едва. Голос нарастал, претворяясь во что-то нечеловечески грозное и могучее. Он гудел, выл, трубил, рвал воздух. Наверное, так ревели, подымаясь на битву, объевшиеся мухоморами берсерки.

— Не падает… Стоит, твою мать… — В голосе Джекоба было ошеломленное восхищение.

Все обитатели Гипербореи в молчании, глубоком, торжественном и страшном, наблюдали, как горит, не падая и даже почти не шатаясь, человек.

Он рухнул, уже обуглившись. Не человеком — головешкой. Человек секундой ранее взмыл вверх. В слоистые хмурые облака, в свой прозрачный прохладный ад. (Я порадовался за него мысленно: прохладные облака вмиг остудят, притушат жгучую боль.)