Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

Джинсы самых немыслимых фасонов — от бриджей с фонарями и отвратных бананов и до антикварного клёша, как на Джоне и Йоке в альбоме в пакете, — были, словно декорации за кулисами театра, густо развешаны на плечиках с прищепками по стенам всего фургона и на хитроумных хромированных перекладинах.

В центре ютилась примерочная кабинка с занавесом — для зрителя в этом вывернутом шиворот навыворот джинсовом театре отводился только примерочный метр на метр.

Елену, не спрашивая, препроводили в кабинку, задернули джинсовой материей в декоративных заплатках, с трех сторон, и начали навешивать сверху все новые и новые джинсы.

— А откуда ты приехала? — интересовался прихлебывающий голос блондинки.

— Скажи лучше, как это тебе удалось оттуда сбежать? — смеялись за пологом пестрые бигуди.

Елена растерянно топталась кроссовками по расстеленному в примерочной полиэтилену, пристававшему к подошвам, и удивлялась, как это ее так быстро взяли в оборот; не притрагивалась ни к одним джинсам, глазела на себя во весь рост в зеркало, прислоненное к стенке фургона, которое служило для кабинки четвертой стеной; и уже собиралась распахнуть занавеску и сообщить дружелюбным девицам, что покупать все равно ничего не собирается; как вдруг белокурая чаёвница, наконец, догадалась, ее спросить:

— А сколько ты хочешь, чтобы джинсы стоили?

Опешившая от продавецкого напора, и не имея ровно ни малейшего понятия ни о каких ценах, Елена, невольно на автомате повторила Кудрявицкую белиберду:

— Мне только что одноклассник сказал, что джинсы должны стоить десять марок. Я, вообще-то, только посмотреть, честно говоря, зашла… Мне фургончик понравился. Вряд ли я…

Девицы за занавеской добродушно захохотали, потом о чем-то пошушукались, а потом бигуди самым серьезным тоном выдали:

— Ну, за десять марок я тебе могу Levis 501 продать. Так уж и быть. Я вчера их сама для себя купила, но мне они слегка длинны. А ты длинноногая — тебе как раз будут, — и разом свалив с перекладины занавески все наваленные до этого груды портков, ловко закинула туда Елене внутрь новенькие, крепкие, ненадеванные, с неоторванной чайного цвета картонной эмблемой джинсы.

— Нет, нет, зачем, не надо! А вы как же? — моментально раздернула Елена шторку, выскочив из примерочной и собираясь немедленно уйти из фургона.

— Бери-бери! Не обижай меня! Я же вижу: твой размер! — сувала ей товар в руки продавщица, успевшая тем временем распустить бигуди, прочесать и сбрызнуть высоко взбитые каштановые кудри вкусным лаком, сменить свой халат на джинсы-стрэйч (смешно контрастировавшие с классической черной юбкой до полу ее смачно чаепитствующей подруги) и футболку, и нацепить на шею ожерелье из искусственного жемчуга. — Ты наш первый покупатель! — повторила она. — Нужно, чтобы ты ушла счастливой!

Елена спустилась со ступенек фургона абсолютно обескураженной, со вторым, левисовским, пакетом в руках. Оглянулась: блондинка в юбке со складками до полу невозмутимо доливала себе кипятку в кружку из белого электрического чайника и купала пакетик.

Прошла несколько улиц вперед, завернула, выскочила неожиданно на Одеон-платц — потом поняла, что все-таки чувствует себя неловко, как будто бы получила эти джинсы даром — и решила вернуться и отдать их. Промахнулась проулком — видимо свернула раньше, чем надо, не доходя Мариен-платц — и фургончика не нашла. Вышла на Мариен-платц, попыталась еще раз, оттуда, повторить свой путь, и зайти именно с той стороны, откуда первый раз вышла к магазинчику на колесах — но только окончательно замоталась в клубке незнакомых улиц — а фургончика как будто и след простыл. Сколько она ни пытала прохожих, названия магазина «Jeans Palace» никто не знал. «Надо же. Усвистали куда-то уже», — растерянно подумала Елена.

Запыхавшись от этих странных поисков и возвратившись на уже темнеющую Мариен-платц, и припав к киоску с открытками и картами, в ужасе каком-то, выспросила у любезной лохматой тетушки с пергидролевыми перьями, в голубом свитере-безрукавке — зябшей, и шумно дышавшей себе на руки, а потом потиравшей предплечья, — как пройти в абсолютно другую директорию (стараясь выговорить «Orthodoxe Kirche» с подхваченным, как простуда, мюнхенским квохчучим говорком), и тут же получив взамен точные детальные указания, помчалась туда, со свежими силами, твердя, как псалом: Рэхьтс, гэрадэаус, линкс, рэхьтс. Рэхьтс, гэрадэаус, линкс, рэхьтс. Рэхьтс, гэрадэаус, линкс, рэхьтс, — и в этом месте, сворачивая с Мариен-платц за угол, подумала, что логично было бы ходить по незнакомому городу не по картам, а по чёткам, причем разделенным на главки, чтобы не запутаться по кругу.