Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2

— Опять за рыбу деньги, Шломо… — подстанываю уже я.

— Какую рыбу?! — оживляется вдруг Шломо, косясь на ресторанчик по правую руку.

— Никакую. Забудь, — говорю. — Слушай, — говорю, — давай про что-нибудь другое поговорим, а? Про твою невесту например.

— Нет, как это про другое?! Как это про другое, когда это самое интересное?! — орет Шломо.

— Как ее зовут? — говорю.

— Кого?! — вопит Шломо в запале.

— Невесту твою, кого же еще! — говорю.

— Не знаю! — орет Шломо. — Какая разница! Не помню! Забыл! Мама несколько раз говорила, даже записать умоляла, а я забыл! Что ты меня с мысли сбиваешь и от ответа отказываешься!

— А потому, Шломо, что ты уже, по-моему, по десятому кругу меня в бессмысленности земного мироздания попрекаешь! Ну это все цена за свободу, Шломо! Это все результат человеческой свободы, свободного выбора, право которого Бог предоставил всем своим творениям. Видимо, мы просто действительно настолько плохо своими скудными земными мозгами представляем себе Бога, что не можем понять, что свобода — это важнейшее и неотъемлемое свойство Бога, и что предоставлять всем свободу, никогда и никого не заставлять ничего делать насильно — это основополагающее, сущностное свойство Бога — что если бы Бог вел себя иначе — Бог не был бы Богом. Бог в этом — полная противоположность земным узурпаторам и диктаторам. Свобода, которую нам и всем Своим творениям Бог предоставляет — эта свобода не игрушечная, не марионеточная, а настоящая. Бог предоставляет настолько реальную неподдельную и безграничную свободу — что этот Божеский дар свободы включает в себя даже право отвернуться от Бога, отказаться от Бога! Бог даже на этот риск идет — чтобы в конце концов с Ним остались только Божьи неподдельные свободные друзья, сделавшие свободный выбор. И именно и только в Царствии Небесном, после конца видимого земного мира, Бог обещает уничтожение зла. А пока что, в земном преломлении, отсутствие свободы моментально приводит к торжеству зла. Где Дух Господень, там свобода. Где нет свободы — там нет Духа Господня. Карцер и Гулаг Богу не нужны — Богу нужны только свободные друзья, выбравшие свободно, без принуждения встать на сторону Бога. Насилие, принуждение и агрессия — это почерк сатаны. А почерк Бога — это предоставление свободы и безграничное уважение к свободному выбору каждого. Ты вспомни — Христос, обращаясь к душам и интеллекту Своих учеников, до самого последнего момента их переспрашивает: «Не хотите ли отказаться от Меня? Не хотите ли уйти от Меня?» То есть Христос предоставляет ученикам свободу выбора до самого конца. Это поведение Самого Господа ведь навсегда, авансом, клеймит любые акции принуждения к принятию веры, да и любое ущемление земными властями свободы выбора — как крайнее богохульство! Раз Бог предоставляет нам свободу — то кем себя воображают мелкие земные безумцы-царьки и диктаторы, которые эту свободу у всех вокруг маниакально пытаются отнять?

— Интересно… — вдруг смягчается Шломо. — Очень интересно… — говорит Шломо и с блаженнейшей улыбкой припирает пузом поручень и, накренясь, развернувшись лицом к Темзе, следит глазами, как прицелом, за косым, визгливым (и не безопасным с точки зрения бомбардировок) барражированием чаек над головой. — Я много размышлял как раз вот об этом, когда молодым был — как раз об этом странном превращении добра в зло в любом государстве, как только в нем исчезает свобода. Я ведь, когда мой ортодоксальный папаша помер, а я его бизнес сбагрил другим ювелирам, я ведь вернулся сюда в Лондон, и засел в библиотеки — я книжку начал писать, роман, представь! Я перерыл тысячи старинных книг — философия, история! Я пытался найти протагониста для образа своего сумасшедшего ортодоксального отца — уличного проповедника, но и запредельного грешника одновременно, психически больного с маниакально-депрессивным синдромом — оравшего про иудейского Бога, но жравшего свинину, призывавшего каяться, но ходившего к проституткам, оравшего про добро — но бросавшего свою жену и изменявшего ей. И я даже начал писать — не смейся только — написал начало приключенческого романа — угадай, кто там у меня главный герой! Я попытался спроецировать на историческую сцену — а что если бы у такого безумного человека появилась бы вдруг своя аудитория, своя республика, свое государство?! Угадай, в чьем образе я вывел своего ортодоксального папашу-ювелира?!

— Нет, — говорю, — Шломо, ничего я угадывать не буду. Говори сам, если хочешь!