— Готово? — донесся из-за ограды ее нетерпеливый голос.
Внезапно где-то рядом громко залаяла собака. Зазвенела железная цепь: собака металась, вне себя от ярости.
Он перекинул через решетку завернутые в платок цветы и начал карабкаться вверх. Спрыгнув на тротуар, он услышал, как затрещали брюки, и похолодел.
— Брюки… — пробормотал он чуть слышно.
— Что, порвались?
— Кажется, да… Пойдем скорее отсюда… Пока из дома кто-нибудь не вышел.
Он подобрал цветы, и они поспешили прочь. Пройдя пару кварталов, остановились отдышаться.
— Ну-ка, что с твоими брюками?
Сзади на левом бедре ткань разошлась и зияло отверстие.
— Да, дырка приличная… Но ее можно зашить, — сказала она.
— Конечно можно, но эти брюки я взял напрокат… — произнес он довольно сухо: трудно было сдержать поднявшуюся волну раздражения. Все произошло так быстро…
Вскоре они подошли к трамвайной остановке, но такси возле нее не было.
— В такую ночь такси не поймаешь. Тем более здесь.
Они стояли под зажженным фонарем, и он мог рассмотреть ее не торопясь: светлые волосы и смуглая кожа, четко очерченный рот, немного припухшая нижняя губа; на нежном округлом подбородке — ямочка. Сквозь прорези маски блестели маленькие черные глаза.
— Ой, я даже не посмотрела на гардении и не сказала тебе спасибо.
Она осторожно достала цветок, понюхала и удивленно воскликнула:
— Где ты их сорвал?
— Там, возле дерева.
— Какие же это гардении? Они совсем не пахнут!
Она с недоумением смотрела на неизвестный цветок.
— Ну и ладно. Если не нравятся, брось их.
Он машинально обратился к ней на «ты». Разочарованная и раздраженная, она была особенно хороша. Если бы не ветер, он бы и не вспомнил о порванных брюках; но сквозь дыру проникал холод, и ему стало неуютно.
— На самом деле, я бы даже удивилась, если б это оказались гардении. Какой сейчас месяц? — в ее голосе зазвенели капризные нотки.
— Уже несколько дней как март.
— Ну вот, а гардении зацветают на Сан-Жоан… Ну ничего страшного, брюки только жалко. Интересно, как называются эти цветы?.. — Она опять понюхала букет и сунула его под нос юноше. — Какой знакомый запах! Он тебе ничего не напоминает? Как будто нездоровый, немного похож на бузину… Видишь? Запах я угадала сразу. А может, это бегония?
— У бегонии цветки мельче. То есть я хотел сказать, крупнее. В общем, у гардении цветки другие.
— Может быть, это дикая бегония?
— Наверное, это камелии, — необычная игра захватила обоих.
— Камелии? Ну нет… Уж камелии-то я отлично знаю. Короче, я поняла: это особенные цветы, они расцветают в карнавальную ночь.
Она воткнула свой цветок обратно в букет и задумалась. В глубине души он был рад, что она его не выбросила, и теперь чувствовал непреодолимое желание ее поцеловать. Однако он сдержался, подумав: «Я мужчина», и обратился к ней снисходительно, немного свысока:
— Как видите, такси нет. Но выход у нас есть, точнее, два: дождаться рассвета или пойти домой пешком. Я готов проводить вас хоть на край света.
В этот миг они услышали рев мотора. Со стороны бульвара Бонанова ехал автомобиль. Он промчался мимо, чуть не задев их. Салон был освещен, и они увидели, что внутри полно пассажиров. До них донеслись крики и смех. Рядом с шофером сидел человек в карнавальном костюме; поравнявшись с ними, он бросил пригоршню конфетти.
— По-моему, ждать не имеет смысла. Пойдем пешком, — сказала она. — Впрочем, живу я довольно далеко.
— Где?
— Улица Консель де Сент.
— Отлично, пойдем по Балмес, там мы рано или поздно поймаем такси.
«Хоть бы все такси сквозь землю провалились», — подумал он и, воодушевившись, взял ее под руку, чтобы помочь перейти на другую сторону улицы.
Барселона сверкала огнями: золотистый свет разливался по темному небу, образуя над городом волшебное гало. Слева от них уходили вниз огоньки Путщет, а вверху на склоне окна в домах были темны. Когда ветер на мгновение стихал, вокруг них воцарялась глубокая ночная тишина.
Некоторое время они шли молча. Она заговорила первая.
— Что это у тебя за костюм?
— Костюм портного.
— Портного? — она засмеялась. — Мне бы и в голову не пришло…
— Портного-еврея времен Людовика Пятнадцатого, — добавил он невозмутимо.
Он рассказал ей, что изучает греческий язык, что сочиняет стихи и даже начал писать книгу под названием «Улыбка Прозерпины», что провел вечер в «Руа» на танцах и теперь возвращается домой.
Читать дальше