Александр Кудрявцев - Я в Лиссабоне. Не одна[сборник]

Есть такая профессия — камеры таскать. Операторы телевидения редко бывают маленькими и слабыми. Сто килограммов мышц для них — что-то вроде нормы. От них шарахаются: заработать по скуле железным углом камеры, лежащей на плече такого оператора, не радость.

Степа Ганчук был знаменит с конца девяностых, после своих поездок в Пекин. В первой из них он только успел вселиться в гостиничный номер, как туда буквально ворвалась китайская девица в какой-то униформе с большим конвертом в руке. А раз конверт — значит, по делу.

Степа кивком показал ей, куда эту штуку положить, и вернулся в ванну, из которой она его, собственно, и выдернула с бритвой в руке. А когда буквально через минуту снова вошел в комнату, девица была уже в его постели, и, очевидно, голая.

Степа не то чтобы думал — он вместо этого застегнул на животе рубашку (повезло, что брился одетый), молча повернулся, вышел из комнаты и отправился вниз, к стойке регистрации, протестовать. И правильно сделал, потому что минут через десять в комнату постучался бы мужчина в форме местного полицейского, и дело бы запахло немалыми деньгами. Стандартный трюк для Пекина тех лет, но Степа о нем не знал, у него просто сработало чутье.

А второй прославивший его эпизод был во время встречи на высшем уровне в том же Пекине, опять же в девяностых, когда главным человеком там еще был дедушка Цзян Цзэминь, а с визитом к нему приехал Ельцин.

Операторов телевидения тогда выстроили на обычной для таких случаев платформе за бархатным канатом: всех — российских, китайских, каких угодно.

Степа в ожидании выхода Бориса Николаевича прошелся по залу и немножко поснимал с плеча, а когда вернулся, обнаружил, что китайские коллеги почти оттеснили его треногу с возвышения, причем оттеснили во второй ряд из только что законно занятого им первого. Что, кстати, для китайцев очень характерно.

Китайского Степа не знает, но он в том и не нуждался. Он просто пустил в ход плечи, бока, локти, заново отвоевывая свое законное место. Но китайцы — тоже, раз операторы, не слабые — стояли кучно и мощно.

— А внизу под платформой, — рассказывал Степа мне и прочим заинтересованным лицам, — крутится какой-то маленький китайский гаденыш в черном костюме, старый, но что, сука, характерно — с черными волосами, вот прямо у меня под ногами. Смотрит на меня, видит, что животное мучается — и говорит на специфическом таком русском языке: «Что-о? Пло-охо?» — Пшел, — говорю ему, — на хрен, без тебя тут… — Нисего-о, — без всяких обид утешает меня гаденыш, — нисего-о, сичас будет хорошо-о». — И тут, — завершил рассказ Степа, в дверях появился наконец Борис Николаевич, крашеный старый гаденыш подошел к нему, обнял, и они вдвоем подошли к микрофонной штанге в центре зала перед операторской платформой,

За свои подвиги Степа был удостоен почетного титула Ганчук-Пекинский.

Вот этот Степа как раз и находился в Рангуне в момент, когда там была и Кира. Как до ее полета в Могок, так и после.

Да-да, с Кирой он, конечно, познакомился, потому что снимал он для какого-то экзотического фильма ту, с которой в Бирму и приехал, — Тину Гаспарян. Достававшую ему примерно до солнечного сплетения. Тина читала текст в кадре, Степа снимал ее, потом пагоды, улицы, озера, а Киру познакомившаяся с ней в отеле Тина подговорила организовать поход к ювелирам, поснимать камушки. И та была никак не против.

Снимать камушки Степа со своей камерой пошел на другой день после приезда Киры из Могока. И что, сука, характерно, Тина хотя и рвалась к ювелирам (кто бы сомневался), но сопровождать своего оператора почему-то не смогла.

А дальше была такая сцена: Степа установил треногу перед прилавком, под стеклом которого переливались и зыбко дрожали разноцветные точки. Поскольку установка треноги требует какого-то времени, девушки-продавщицы не то чтобы куда-то отлучились (в ювелирных такого не бывает), но тихо бормотали о чем-то в уголке, посматривая иногда на прилавок, и только на него. Кира — да, в одном из своих шелковых костюмов, в очках, прохладно-невозмутимая как обычно — была по другую от них сторону прилавка.

И она взяла Степу за руку, как бы желая что-то показать.

И уверенно повела эту руку туда, где у нее оказался высокий, до середины бедра, разрез на юбке.

Он ощутил прохладу этого бедра, потом его рука после мгновенного сопротивления была перемещена чуть назад, к тяжелым ягодицам; эта рука обнаружила, что под юбкой нет ничего, даже полоски ткани на стрингах.