Владельцы валкеникской картонной фабрики, виленские еврейские фабриканты, выделили свою карету с богато украшенной упряжью, чтобы встретить и привезти столь важного гостя, когда он сойдет с поезда. Миньян лучших людей местечка выехал на другой подводе к вокзалу, чтобы приветствовать нового главного раввина. Все Валкеники устремились от синагогального двора к рынку, а оттуда — на широкий шлях, за местечко, чтобы ждать раввина и его сопровождающих. Впереди шел оркестр, гремя барабанами, звеня металлическими тарелками и дуя в трубы изо всех сил. Глаза музыкантов прямо выскакивали из орбит от напряжения. Медные инструменты, каски на головах и пуговицы кителей ослепительно сияли на солнце, пылали огнем и сверкали, как молнии. За оркестром ехали всадники на лошадях с колокольчиками. За ними шли мальчишки из хедеров с флажками, на которых было написано: «Да здравствует наш раввин!» И только потом — все местечко: состоятельные обыватели в жестких шляпах и подрубленных лапсердаках, ремесленники в высоких суконных шапках, пожилые еврейки в субботних париках, молодки в белых шелковых шалях, и множество молодежи — парней и девиц. Несколько в стороне от местечковых мягкой поступью шли ешиботники и радовались почету, оказываемому Торе. Не один младший ученик думал при этом, что он еще, с Божьей помощью, станет великим раввином и въедет в город с таким же парадом.
В синагоге остались только старики с ослабевшими ногами, заранее занявшие места вокруг священного орн-койдеша, чтобы лучше слышать проповедь раввина. И в чердачной комнате изучения мусара остался один человек — глава ешивы и ее директор реб Цемах Атлас. Внезапная тишина на пустом синагогальном дворе отдавалась в его висках еще сильнее, чем предшествовавший ей барабанный бой. Он видел, как ветерок колышет бурьян вокруг синагоги, и ему казалось, что слышно, как травы шепчут ему: «Мы знаем, почему ты не пошел встречать нового раввина».
Сын и зять реб Мордхе-Арона Шапиро были ломжинцами, товарищами Цемаха еще по новогрудковской ешиве. В годы войны в Белоруссии они вместе учились в Гомеле. После возвращения в Польшу оба молодых человека женились и стали директорами маленьких местечковых ешив под эгидой большой ешивы в Нарове, где Цемах Атлас тогда еще сидел холостяком. Он знал, что друзья еще не простили ему ухода в светский мир и не верили в его покаянное возвращение к вере. До сих пор никто из видных новогрудковских мусарников не посещал Валкеники. Однако поскольку теперь сюда переезжает шишлевичский раввин, летом к нему наверняка будут наведываться его сын и зять. В отношениях с обывателями, пусть даже и богобоязненными, Цемах мог демонстрировать пренебрежение; в отношениях же со старыми товарищами, которые никогда не оступались, он чувствовал себя падшим. Сын и зять раввина могут рассказать валкеникским обывателям и то, что в Нареве его не считают достойным воспитывать молодых сынов Торы.
Со стороны рынка приближалась весело гомонящая толпа. Синагогальный двор и вестибюль синагоги в считанные минуты наполнились людьми. Со всех сторон кричали:
— Дорогу! Пропустите!
Пара местных парней внесли в синагогу на своих крепких плечах раввина — еврея с телом, тонким, как иголка, с большой сивой бородой и длинными кудрявыми пейсами, похожими на тяжелые гирьки настенных часов. Реб Мордхе-Арон Шапиро сидел на широких плечах парней растерянный и тронутый оказываемыми ему царскими почестями. Однако он уже не мог дождаться, когда его наконец спустят на пол.
Желтоватые лучи проникали в синагогу через окна и пересекались с полосами света от зажженных в честь праздника ламп. В пыльном тумане, подсвеченном смесью дневного и электрического света, плавали головы, лица. От великой радости мужчины и женщины перемешались вместе. Женское отделение синагоги было полно мужчинами, рассчитывавшими, что сверху они будут видеть и слышать лучше, а в мужское отделение протолкались и женщины. На ступеньках, ведших к священному орн-койдешу, стоял реб Мордхе-Арон Шапиро. Напротив него, на биме, в окружении членов правления общины стоял реб Гирша Гордон, который должен был зачитать письмо о назначении нового раввина, прежде чем тот начнет свою проповедь. Духовой оркестр на улице все еще играл без остановки так, что можно было оглохнуть. Из синагоги начали орать:
— Тихо, тут не деревенская гулянка!
Музыканты затихли, и реб Гирша Гордон начал зачитывать письмо о назначении раввина:
Читать дальше