Жорж Сименон - Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Она не станет заменять ни белье, ни чулки, у нее на это тоже хватит хитрости. Ее дешевые штанишки, какие носят машинистки и горничные, сильнее волновали воображение мужчин и создавали более ощутимое впечатление женской тайны, чем прозрачные колготки, узкие черные корсетики и обсыпанные блеском треугольники у профессионалок.

Что же она рассказывает репортеру с таким простодушным видом, будто ее история самая что ни на есть обычная, будто все девушки из маленьких французских городов покидают своих родителей, чтобы отправиться в ночные кабаре и там раздеваться?

Завтра об этом можно будет прочитать в газете. Но не все, потому что беседа длилась больше четверти часа и у нее было время наговорить на добрых две колонки.

Журналист отложил наконец бумагу, сунул в карман ручку и отступил на несколько шагов, чтобы начать фотографировать. Леон скромно отодвинулся в сторону, а мадам Флоранс отвернулась.

Жюльен Биа не ушел сразу, а остался, ибо хотел сделать несколько снимков во время выступления Мадо, что ему удалось.

Он даже сфотографировал ее почти голую, когда она, сидя на полу, опрокидывалась назад, как бы замирая в экстазе. Но этот снимок, естественно, был сделан не для газеты, а специально для Леона!

Джианини изменил свою обычную речь, и ясно было, что не сам он создал новый текст.

— А теперь, дамы и господа, дирекция «Монико» имеет честь и удовольствие представить вам великое открытие этого года, ту, которая завтра станет бесспорной звездой стриптиза — девятнадцатилетнюю мадемуазель Мадо Ле Руа, которая потрясла и будет впредь потрясать зрителей…

Дирекция имела честь…

Что касается фамилии Ле Руа в два раздельных слова, то именно так она будет напечатана завтра не только в интервью, но и в рекламных проспектах, где для нее будут использованы буквы в четыре раза крупнее, чем для фамилий остальных артисток.

Вскоре появится и на витрине, и на стенах домов в городе плакатная лента, наклеенная наискось на старых афишах в ожидании, пока не напечатают новые: «Мадемуазель Мадо Ле Руа — самая волнующая сенсация года».

Начали кое-что понимать и реагировать уже и остальные, а не только Селита и Флоранс. В течение вечера они мрачнели, как если бы новенькая открывала им на что-то глаза.

Резко изменилась атмосфера. Естественно, что включение нового номера всякий раз вызывало у них тревожное любопытство, все так или иначе сходились в напряженном ожидании того, что произойдет с пришелицей — выдержит ли она испытания, хорошая ли будет подруга…

И также уже не в первый раз хозяин проявлял интерес к артистке, но по крайней мере всегда оставался самим собой. В этих случаях жалели обычно девушку.

Но на этот раз что-то совсем иное проникло в «Монико», и только одна Селита почуяла опасность сразу же, в первый день.

— Мари-Лу, пора готовиться… Предупредите Кетти.

— Да, мадам.

Мадам Флоранс становилась заметно менее резкой и властной, и как-то сразу возникло желание быть с ней приветливее.

Леону приходилось иногда усаживаться за стол вместе с посетителями, чаще всего для того, чтобы угостить журналиста или полицейского. Но никто еще не видел, чтобы он сидел за столом два часа подряд, совершенно равнодушный к множеству мелочей, которые всегда держал в поле зрения.

Одеваясь и раздеваясь, девушки совсем не затрагивали эту тему, хотя можно было бы ожидать обратного. Не обменивались они и шуточками, которые казались бы вполне естественными в данной ситуации.

Им было не по себе, они ощущали какую-то смутную тревогу, быть может, потому, что происходящее не укладывалось в их сознании, к этому примешивалось также чувство стыда, не говоря уж о естественном беспокойстве каждой за свою судьбу.

А не выставят ли кого-нибудь из них за дверь, раз появился новый постоянный номер? Наименее удачными считались выступления Кетти, недаром ее пускали обычно первой, пока еще не все места были заняты. Но Кетти работала здесь дольше всех. Кроме того, у нее было больше, чем у других, наглости и настойчивости, что делало ее лучшей «завлекательницей». И наконец, — хотя об этом вслух и не говорили — она была всегда готова пойти с любым клиентом в отель после спектакля или назначить ему свидание на следующий день.

Мари-Лу тоже находилась под угрозой увольнения, потому что, несмотря на штрафы и постоянные замечания мадам Флоранс, невозможно было добиться, чтобы она мылась и отдавала в чистку платье.

Но зато у нее прекрасный и добродушный характер, и она единственная, у кого никогда не портится настроение. Это качество всегда позволяло ей с одинаковым успехом находить общий язык и с разбушевавшимся пьяницей, и с посетителем, пришедшим излить душу, рассказать свою жизнь.