Константин Сазонов - Фома Верующий

Я вытащил из кофра камеру и протянул ее старцу. Он посмотрел в видоискатель, сделал пару щелчков и посмотрел на результат на экране. По всему было видно, что остался доволен. После этого он посмотрел мне прямо в глаза:

— Хорошо, когда ты не привязан, не прибит золотыми гвоздями к земле. Еще раз спасибо тебе.

— Да о чем вы? Если о лекарствах, то это копейки, мне приятно помочь, тем более ничего не стоит. Я что-то не спросил, кстати, может быть, хотите кофе или что-нибудь, что пожелаете? Я вас угощу, отец Симеон.

— Да, пожалуй, стоит выпить чашечку и портоколады.

— Сидите, отец Симеон, я принесу.

Вернувшись с чашкой кофе и бутылкой воды, я увидел пустой стул. Растерянно я поставил свои покупки на столик, потом поднял глаза и увидел прояснившийся горизонт и большой паром, который уже подходил швартоваться.

Не сговариваясь, наше небольшое войско встало со своих мест, и люди зашагали к пирсу, рядом с которым стояла часовня Николая Угодника. В ней горело множество свечей, а шум волн слился с гомоном стрижей и криками чаек. Отряхнув песок со своей армейской «горки», я вытащил разрешение, билет и протянул их мрачному контролеру парома. Едва взглянув, он отдал мне бумаги, и я начал подъем на самую верхнюю палубу, где старый грек держал в вытянутой руке половину булки хлеба. Птицы, совершенно не боясь человека, подлетали и клевали угощение, а над паромом образовался непрерывный пернатый хоровод. Я устроился на своем рюкзаке, откуда был хорошо виден лазурно-белый бурлящий след корабля и флагшток с полосатым синим греческим полотнищем. «Аксион Эстин», или «Достойно есть» по-русски, издал протяжный гудок и, по-стариковски тяжело покачиваясь, пошел к выходу из бухты. Интернет на смартфоне работал еще устойчиво. Убирая документы в карман, я нащупал свернутый листок, вытащил его и еще раз прочитал адрес и имя. В поисковике я набрал «Симеон Сербский», а еще через мгновение увидел древнюю икону сербского князя, владаря Рашки, могучего правителя, а после праведного отшельника. Эти древние глаза, бороду и схиму я видел всего полчаса назад. Паром обогнул мыс и где-то очень далеко впереди показались светлые контуры монастырей. Перед нами далеко в туманное море простирался Афон.

— Звиад, Звиад, ты зачем так сказал? А ну быстро к отцу Виталию каяться.

Уай, уай, — на палубе парома грузин лет сорока пытается развеселить своего хмурого попутчика. Периодически оборачивается ко мне и со смехом подмигивает:

— О, брат, у тебя «Беломорканал»? Угости, а!

— Да, пожалуйста, — я протягиваю пачку папирос, которые всегда с собой вожу в походы — много не выкуришь, даже если очень хочется.

— Звиад, Звиад. Я последний раз «Беломор» курил в Союзе еще лет тридцать назад. Что? Ты не курил и хорошо учился? Какой молодец! Правда, зря.

Паром идет параллельно берегу в километре от него, погруженный в плотную, но разреженную задумчивость. Она изображена на старой репродукции фрески «Прощение и Покаяние» в корабельной кают-кампании. Здесь варят вкусный кофе по-гречески, тяжело и тихо беседуют. Затих птичий гомон, поредел чаячий нотный стан небрежно выкрашенных темных поручней. С каждым причалом людей на палубе становится всё меньше. Прошли Ксенофонт, остается еще полчаса, и будет пристань Дафни, где мне ждать парома на восток. «Святая Анна» прибудет только через полтора часа, а пока неизвестно, что ждет на берегу. Ныне покойный дед всегда говорил «кабы все знать, так и то нет гарантии, что будешь счастливым долгожителем». С возрастом, путем собственных проб и ошибок я тяжело постигал весь смысл этой фразы. Важно правильное понимание, верное лишь для тебя какой-то нематериальной мудростью, высокой, парящей над темными полутонами жизни, всеобъемлющей, вещей и ведущей.

Только на палубе я заметил, как много здесь молодых людей с тяжелыми внутренними отметинами в расфокусированном взгляде вдаль. В выцветших футболках с символами спецподразделений российской армии, в истрепанном камуфляже. Каленые черепки, осколки империи и соколы нового мира.

Рядом со мной стоят и разглядывают пенистый след, чаек и облака отец и сын — мальчуган лет пяти.

— Папа, а куда мы приплывем?

— Это, сынок, машина времени. Мы плывем с тобой на тысячу лет назад в тридевятое царство, где нет злых людей.

— А почему их там нет, их посадили в тюрьму?

— Нет, сынок, их просто не пускают на эту машину времени. Мы с тобой добрые, вот нас и пустили.