Василий Росляков - Мы вышли рано, до зари

— Гнать таких из партии, — говорил лобастый член бюро. — Партия не жалеет сил, строит для них светлое будущее, а они, — лобастый свирепо взглянул на Игоря, — а они — страшно подумать! — поднимают против партии руку. Надо бить по таким рукам.

Среди членов бюро была женщина, грудастая, в мужском пиджаке и с мужским голосом. Она говорила зло и в то же время трогательно.

— Павка Корчагин, Матросов, — говорила она трогательно и зло, — были моложе тебя, Менакян. Но они во имя партии, во имя народа не жалели своих жизней. А Зоя?! Ты подумал о Зое Космодемьянской? Нет, не подумал, тебе плевать на ее подвиг, на ее светлую память. Разве я не права?

— Нет, вы не нравы, — глухо отозвался Игорь, — и не имеете права говорить такие гадости.

Все зашевелились, а женщина преодолела что-то в себе и сказала с убийственной сдержанностью:

— К тому же еще он и вести себя не умеет. Кто его родители? — обратилась она к человеку с папкой.

Тот повторил: отец и мать Менакяна погибли на войне.

— Кто же воспитал тебя вот таким? — спросила тогда женщина самого Игоря.

— Детский дом, — ответил Игорь.

— Это и заметно. Я, товарищи члены бюро, за исключение, — сказала она басом и отвернулась от Менакяна.

Каждый из обвинителей, в меру своих способностей, находил тяжелые слова и бросал их в адрес Игоря. Но были и другие мнения. Грузный и совсем седой человек отнесся к Игорю сочувственно. Он не оправдывал его, но и не орал на него, он говорил об ошибках Менакяна, которые, по его мнению, можно понять. Выговора, по мнению этого человека, было бы достаточно, чтобы Менакян сумел продумать все хорошенько и сделать для себя выводы на будущее. С грузным и седым человеком согласился другой, в пенсне, а молодая энергичная женщина заявила, что она вообще не видит во всем этом деле никакого «состава преступления».

Люди, разбиравшие дело Менакяна, были строгими и серьезными. Говорили не по мелочам, не придирались к неточностям, даже «работать в контакте» помянули мельком, но помянули все же… Алексей Петрович других людей и не ожидал увидеть здесь. И все же он не мог предполагать, что этот разбор будет настолько строгим и, как ему казалось теперь, безжалостным. И когда первый секретарь обратился к Лобачеву, не имеет ли тот что-нибудь сказать по существу дела, Алексей Петрович растерялся. Он встал и от растерянности пожал плечами.

— Вам нечего сказать? — спросил первый секретарь. — У вас нет своего собственного мнения?

Тогда Алексей Петрович глухо и несмело ответил:

— Мое мнение не совпадает с мнением большинства здесь выступавших.

Члены бюро переглянулись между собой и все вместе посмотрели на первого секретаря. Тот, в свою очередь, оживился, даже подался немного в сторону Лобачева. Он немного склонился в сторону Лобачева и спросил:

— В чем именно не совпадает?

— Во всем, — чуть посмелее ответил Алексей Петрович. — Я не вижу, — добавил он, — ничего серьезного в этом деле, не вижу и большой вины за Менакяном.

— Видите только малую вину?

— Никакой, — совсем тихо ответил Алексей Петрович.

Первый секретарь занял прежнее положение в кресле, а члены бюро загомонили. В их гомоне почувствовал Алексей Петрович раздражение тех, кто требовал строго наказать Менакяна.

— Возмутительно! — сказал лобастый член бюро. — Посылают своего представителя совершенно неподготовленным.

— Надо специальным пунктом, — сказала женщина, — указать на это. Вы что же, — обратилась она к Алексею Петровичу, — не согласны с решением своего бюро?

— Решение было вынесено прежним составом бюро, — ответил Лобачев.

— Но вы читали доклад Менакяна? — спросила женщина.

— Нет, я его слушал, — ответил Алексей Петрович.

— Вот видите, — сказала она своим коллегам и первому секретарю. — Отметить специальным пунктом. — Потом снова к Лобачеву: — Значит, слушали и ничего не услышали? Так?

— Это разговор большой, — сказал Алексей Петрович, втайне удивляясь и радуясь своей смелости. — Если же ответить коротко, то я действительно ничего такого, о чем вы здесь говорили, не услышал в докладе, потому что ничего такого там нет. Об этом правильно сказал здесь один из товарищей.

Молодая женщина что-то пошептала своему соседу. Тот согласно покивал головой. А первый секретарь попросил Лобачева сесть. Потом, обратившись к членам бюро, сказал, как бы подводя итог:

— Я думаю, — сказал он, — члены бюро не будут возражать, если мы ограничимся внушением товарищу Менакяну. Человек он молодой, коммунист — тем более молодой, кандидат еще, думаю, на всю жизнь запомнит, что комсомол работает под руководством партии, а не просто в контакте с ней… А у товарища Менакяна вся жизнь впереди. И не в наших интересах ломать эту жизнь. Как вы считаете, товарищ Лобачев?