— Справедливо. На износ работаем, — сказал третий.
Кто-то встал и пошел к выходу. Другие следом. Сосед мой по нарам затянул потуже бинт на помятой камнем руке и тоже встал. Скоро в палатке остались Хыш да я. И черт бы меня побрал, но независимо от сознания пощелкивал где-то в уголке мозга радужный арифмометр. «Если раньше две с половиной, то будет пять…»
— Что ж, Хыш, — сказал я, — лови момент. Может, завтра опять снизят…
Бродяга только мелькнул по мне светлыми глазками и вынул мятую пачку «Прибоя».
— Закуривай.
Большая все-таки сила — деньги. Ребята прямо как заводные бились на этой сопке. Молчали теперь про письма, молчали про ананасы. А хитроглазый Васька-взрывник расхаживал по отвалам и увлекательно повествовал обо всем, что имеется на свете хорошего. О девочках с Охотного ряда, о друге Коле, имевшем всамделишный «Паккард», о том, как кормят в ресторане «Золотой Рог» в городе Владивостоке. Много увлекательных тем имелось у этого Васьки.
Раньше канавы метались по сопке без всякого порядка, а теперь шли рядами. Школьник бы понял, что Макавеев нащупал какую-то жилуху. Вечерами то один, то другой вспоминал про Васькины намеки насчет премии за первооткрывательство, и мы засыпали под сладкий шепот возможностей.
А Макавеев все так же был в стороне и все так же мерял шагами верхушку сопки.
Когда спал человек — неизвестно.
— Хорошо бы выпить, — мечтательно хрипит Хыш.
— Придем в поселок и выпьем, — солидно соглашаюсь я.
Мы делегаты. Ходоки от имени рабочего класса. В моем кармане лежит письмо и под ним семь подписей рабочих четвертого разряда. Восьмая подпись идет впереди.
…Макавеев ударил Хыша. Ударил так, что голова у Хыша дернулась, как на резинке. А ведь вместо резинки была жилистая шея привыкшего орудовать ломиком человека.
Дождь был в тот день. Дождь и туман. Бывает здесь такая погодка. К полудню туман ушел, дождик остался. Я видел, как справа и слева подрагивают в такт ударам согнутые спины ребят. Васька помаячил возле нас минут пятнадцать, потом запрыгал вниз к палаткам. Хоть бы на камне поскользнулся, гладкая рожа.
Хыш впереди меня начинал зарезку новых метров. Неторопливо постукивал киркой по камням, часто вынимал папиросы. Я кончил бурку и возился с детонатором. Откуда-то сбоку выплыл Макавеев. Огромный, в мокром плаще. Крутил в руках какой-то камушек. Я видел, как он подошел к Хышу. Я даже удивился: не часто уделял Макавеев внимание нашему брату. Ветер прыгнул сверху и донес слова: «…так скажешь?» Не знаю, что ответил ему Хыш, только Макавеев поднял руку, и голова у Хыша дернулась, а кирка выпала из рук.
Мы окружили их плотным кольцом. Чей-то сапог прижал грязную рукоятку кирки. Но Хыш, ветеран экспедиций Хыш, и не пробовал поднять ее и снести Макавееву голову. Зажав ухо, он бормотал что-то несуразное.
По чугунному макавеевскому лицу ползли капли.
— Ну, что ж, жучки, — сказал он. — Обманул я вас немного из-за двойных расценок. Верил, что вы из-за денег сопку срыть готовы. Молитесь на этого типа…
И Макавеев, бесстрашно сплюнув прямо в наши ноги, пошел вниз. Никто не стал его догонять. Бурки, заправленные взрывчаткой, остались невзорванными. Лист бумаги, приготовленный для писем, лег на стол в нашей палатке.
«Уважаемый товарищ прокурор! Пишут вам рабочие одной разведочной партии. Мы жалуемся на то, что наш начальник товарищ Макавеев оказался проходимцем и последним хулиганом, которым не место в советском обществе. Он обманывал нас с расценками под предлогом повышения производительности труда, а сегодня ударил одного из нас.
Мы просим убрать нас из этой партии, либо уволить и наказать нашего начальника товарища Макавеева».
Цистерны благородного негодования опрокинулись на бумагу. Соглашались работать даром, если надо. При условии человеческого отношения и разъяснения задачи.
Откуда-то явился взрывник Васька. Мы решили, что его подослал Макавеев. Васька сладко пел про невозможный план, про материальную заинтересованность, про производительность труда. Выкинули холуя Ваську из палатки. И вдруг Хыш повернул к нам ставшее несимметричным лицо и сообщил, что он не будет работать даром, но не будет его подписи под жалобой на Макавеева. Мы скрипели зубами.
Бумага была составлена, и семь подписей украсили ее внизу. И впервые мы легли спать как люди, без цифр, без шуток по поводу того, что можно иметь на нашу зарплату.
А утром Хыш объявил о своем согласии. В делегацию попали двое. Он — за то, что бит и знает дорогу, я — за умную кличку Гегель.
Читать дальше