Олег Куваев - Зажгите костры в океане

Ох, что тут началось!.. Суть в том, что Валька, по решению Мишки, должен ехать учиться. Семь классов, потом техникум, геологический техникум. Он даже обдумал финансовый вопрос, он даже обдумал вопрос о прописке. В Новых Черемушках существует у Вальки бабушка, и жил, оказывается, Валька как раз у нее.

— А наша работа? — протестует Виктор.

— Один все равно уезжает.

— Иллюзии…

День накатывается на нас, как огромный нестерпимо колючий шар. Я не знаю, о чем мы спорим. О том, что мы много лет уже вели себя как крокодилы; о том, что мы не Армия спасения; что вся экспедиция будет тыкать в нас пальцем; что Валька — железный малый; что ничего не выйдет; что мы будем пороть Вальку каждую субботу, если будет валять дурака… Валька, красный, как обмороженная пятка, уткнул лицо куда-то к коленкам. Раскрыв рот и глаза, смотрит Лешка на свое ошалевшее начальство; растерянно покусывает травинку Григорий Отрепьев-бывший.

Мишка, взволнованный, чудаковатый и обаятельный Мишка, ходит между тюками и отрывисто вяжет слова. Ох, он оратор в римском сенате, он кого угодно уговорит!..

Виктор прячет глаза за скептическим отблеском стекол. Молчит. Забытой птичкой горбится сзади Лешка…

Три дня проходят тревожными и бестолковыми сгустками. В комки прессуется время. Мы перенесли лагерь. Молчаливо и яростно работает Лешка. Где-то что-то хрустнуло в нем, бывшем.

Когда мы несли последнюю серию грузов, он поскользнулся у самого берега. В кровь расшиб себе лоб, вывихнул палец. Так он дошел до миридолитовой горы в мокрой одежде, вытирал размазанную кровь на лбу да сплевывал в сторонку от ветра.

— Смени одежду, — сказал Виктор. — Простынешь. Сгложут меня твои старики.

— Обойдется, — хрипло бросает Леха.

Мы работаем на вершине. Упругий ветер гуляет над Чукоткой. Змеистые пегматитовые жилы уходят под свалы. У нас голые руки. Нужны ломики и кирки, нужна взрывчатка. Стыдливо розовеют мазки миридолита на скалах.

— «Временно переносим лагерь к центру работ, на месторождение. Программу по карте выполним. Желательно удлинить срок сезона на один месяц. Просим организовать дополнительную заброску продуктов, инструментов, взрывчатки. Рабочих в партии двое. Все работоспособны», — вслух перечитывает Виктор.

Сложенная бумажка идет в Валькин карман.

Мы стоим у палатки. Закутавшись в мешок, неловко прыгает Леха. Температурит что-то парень. Видимо, простыл все же в ту ночь.

— Значит, так, — говорит Валька. — Значит, шефу — письмо. Значит, на Садовой, зовут Лена. Все вроде записано.

— Пошли, — коротко бросает Мишка.

— Ну так как же? — растерянно бормочет Валька. — Ай-хо! — вдруг говорит он.

Улыбки. «Ай-хо!» — боевой клич онкилонов, тех, что уплыли на север…

Они уходят. Картинным силуэтом темнеет согнувшаяся под рюкзаком с образцами фигура Мишки и рядом крохотная в длиннополом смешном ватнике фигура Вальки.

— Э-ге-ге-гей!.. — кричу я.

Фигурки замирают. Поднимают бинокль к глазам тонкие палочки рук. Шарахается от крика где-то в небе гагара. Желтым заревом полыхает тундра. Я смотрю на Виктора. В сторону отвернулся мой начальник, старательно изучает серую ленту реки. Опустив длинные руки, стоит Григорий.

Смешные мы все же люди-человеки, думаю я.

Я сижу в палатке. Виктор и Гришка только что ушли к месторождению. Я вернулся оттуда. Мы по очереди дежурим у Лехи. Не на шутку разболелся парень.

— Нутро у него, понимаешь, протестует, — так сказал материалист Гришка.

Я привожу в порядок записные книжки. Кончается день. Сильные густые тени падают с гор. Вероятно, сегодня будет первый лед.

Первый лед, с появлением которого жиреют и тревожными стаями мечутся гуси.

…Будут морозные ночи в палатках, будут крепкие, как дубовый шар, сентябрьские дни. Голубые ниточки тундровых рек, отмели и скалы все еще ждут нас…

Глаза Лешки лихорадочно поблескивают в сумерках палатки. Красным помидором пылает его лицо. Грипп? Воспаление легких? Тиф? Менингит?

— Переболеешь — встанешь, — сурово басил ему на прощание Мишка.

Лехе худо. Я не знаю, как быть. Он проглотил уже страшное количество кальцекса, аспирина и биомицина. Больше в аптечке ничего нет. — Только йод. Йод не пьют. Эх, я знаю, что тут надо! Надо малины и бабушкино ватное одеяло. Морщинистую материнскую руку на лбу. Но где я возьму тебе маму, Лешка?

…Обмелевшие за лето ниточки рек. Озера покроются льдом. Мы будем замыкать петлю. Еще стоят нерешительной стайкой значки на карте.