Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

Несколько раз звали его в центр, предлагали повышение, но сидел он в селе, не хотел в город, боялся в городе потерять себя, боялся оторваться от людей, которые его любят, от дела, в которое он вложил годы и здоровье. Этот заполярный консерватизм всегда крепко сидит в северянах-ветеранах.

Было у него хобби — ножи. И если мы поздно вечером заглянули бы в его крохотную мастерскую — он отвоевал закуток у коридора и поместил там верстак, станочки, пилочки-гвоздочки и прочий необходимый инструментарий, — то застали бы его занятым работой: он делал очередной нож.

Конечно, коллекционирование — это собирательство, но Иван Иванович справедливо полагал, что на собирательство надо много времени тратить, и предпочитал нож нужной ему формы, конфигурации, композиции «ручка-лезвие», нож, увиденный или услышанный, предпочитал сделать сам, и делал столь умело, что бывалые охотники иногда консультировались с ним по вопросам металла и прочих таинств древнего ремесла.

Он мог даже поставить клеймо «Made in…», и никто бы не усомнился в подлинности предмета. «Маде ин не наше», — говаривал в таких случаях Иван Иванович, радуясь ловкой мистификации, впрочем, вполне безобидной, учиненной просто лишь для того, чтобы потешить душу…

Над ножом работал он сосредоточенно, не любил, когда ему мешали, напевал тихо цыганскую:

Этой ночью к нему постучали.

Он прикрыл брезентом очередное, еще не завершенное изделие, прекратил мурлыкать песню, в которой знал всего один куплет, снял фартук и пошел открывать дверь.

На пороге стояли лыжники — Алекс Мурман и Иванов.

— Проходите, проходите… Давненько не виделись.

Кащеев временно холостяковал — жена с детьми была на материке. А поскольку даже в маленьких поселках в гостиницах мест не бывает, то он предложил ночным пришельцам вторую комнату:

— Располагайтесь… будьте как дома…

Наутро был прекрасный день, прилетел вертолет, но Алекс не спешил, он знал, что в порядке живой очереди ему не на эту машину и не на следующую, надо еще талон в сельсовете взять на авиаочередь: отпускников накопилось много.

…Едва гости и хозяин успели позавтракать, на крыльце появился Мэчинкы.

Мэчинкы потоптался в коридоре, отряхнул снег с торбасов, постучался, вошел. Постоял молча, потом вымолвил;.

— Эттвунэ… умерла… нет старухи больше…

И сел на пол у двери.

Эттвунэ была его родственницей, самой старой работницей пошивочной мастерской. Пенсионерка работала на дому — шила торбаса, тапочки, обшивала бисером кухлянки. Ее шитье узнавали всюду. Кащеев уже и не помнил, сколько он грамот ей навручал.

Смерть его не удивила — много раз за годы правления ему приходилось бывать на местном кладбище, да и знали в селе, что Эттвунэ готовится уйти «к верхним людям», сама говорила, но все же печальное известие огорчило его. Он поднял Мэчинкы с пола, усадил на табурет. Мужчины закурили.

— Ее готовят? — спросил Кащеев.

Мэчинкы кивнул.

Председатель и гость оделись, вышли на улицу.

…Бабушку Эттвунэ хоронили вечером. Хоронили ее по русскому обычаю, в могиле. Так захотел Джексон Кляуль, председатель сельсовета, ее сын. Провожала ее многочисленная родня, соседи и руководство в лице Д. Кляуля, И. Кащеева, главного бухгалтера, главного зоотехника, начальника узла связи.

Именем своим Джексон Кляуль обязан отцу. Тридцать с лишним лет назад американский торговец Джексон взял в служанки молодую Эттвунэ. Эттвунэ была украшением фактории, Джексон с её помощью неплохо вел дело — она была и переводчицей, и приказчицей, и хозяйкой дома. Меха обильно текли на склады торгового американца. Но все когда-нибудь кончается. Пришел конец и бизнесу Джексона. Советская власть прикрыла его контору, конфисковав часть пушнины, которую торговец не успел вывезти.

Уехал Джексон на Аляску, оставив Эттвунэ. Обещал забрать потом. Но это «потом» так и не наступило, а Эттвунэ уже родила.

Назвала она малыша в честь отца — Джексон, но было у него и чукотское имя — Кляуль (в переводе — мужчина).

Когда началась паспортизация, столкнулись с проблемой — как записывать. Дело в том, что у чукчей не было отчеств и фамилий. Есть имя, оно же и фамилия. Но в паспорте требовалось записать имя и фамилию. Всем чукчам давали русские имена, какие понравятся, на выбор. Или американские, или норвежские. По имени тех людей, с которыми встречались, а норвежцы и американцы частыми гостями были на чукотской земле. По настоянию Эттвунэ в свидетельстве о рождении сына было записано имя — Джексон, отчество — Джексон, фамилия — Кляуль.