Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

Нет древнего охотника, он давно ушел, но оставил Алексу эту воду, этот снег, эти камни, и птиц, и зверей в море, и это — скупое солнце над льдами, и туманы — все оставил Старый Старик, разбирайтесь, мол, со всем этим сами, я устал, я стар, я знаю много, я устал от знаний, а вам придется все это постигать самим, и вы, возможно, постигнете истину, только устанете, как и я, и вам захочется уйти…

«Сколько людей садилось на этот позвонок, — думал Алекс, — скольких людей спасали от ветра стены нынлю? А я сегодня уезжаю и больше никогда не увижу ни этого моря, ни нынлю, ни китовых челюстей… Будет ли мне так спокойно на материке? Примет ли меня материк? Приму ли я материк? Прав ли я, не лучше было бы промолчать на «полярной пятиминутке»?

Все эти вопросы волновали Алекса, и спокойствие что-то долго не посещало его, хотя он сидел на позвонке и смотрел не отрываясь на темную воду, на белые льдины, и было тихо и тепло.

«На то и ритуал, чтобы не обижаться», — решил он.

И уже не думал об этом.

Ему скорей хотелось улететь на материк, он мысленно был уже там, в отпуске. Он видел себя в каком-то абстрактном городе, где можно идти в дождь по асфальту. У него под ногами асфальт, он видит на себе шляпу и плащ, и идет дождь, он даже видит цвет плаща — серый.

Он заходит в кафе, там высокие мраморные столики, он облокотился о столик, капли дождя стекают с плаща и шляпы на гладкий серый мрамор.

Вот так он себе, все представляет, он пять лет не был на материке, не ходил по асфальту, не курил в дождь так, чтобы спрятать сигарету в рукав плаща.

Других желаний у него не было. Он даже не знал, чем будет заниматься там, на юге. От многого он отвык тут на севере, и многие страсти обычного человека не волновали его…

Жариться на солнце он не любил, футболом не болел, к телевизору еще своего отношения не выяснил. Надо путешествовать, решил он. Буду ходить в рестораны, собирать рецепты.

Кухня была его слабостью. Это-то и дало повод Иванову ревновать Анастасию, а Алекс просто любил готовить.

Вышлю ребятам побольше разных трав и специй, подумал он.

Много чего на полярке есть, а трав и специй нет.

Поеду в Грузию, решил он, и в Среднюю Азию. Вот где трав — рви не хочу. Побольше ребятам вышлю, пусть не обижаются.

На крыльце домика появился человек, помахал Алексу. «Иванов, — понял тот, — торопит. Ну что ж, прощай, конец света!»

Алекс нагнулся, взял камешек. На память о месте, где кончается материк, кончается земля. Он улыбнулся — вспомнил старика Мэчинкы. Чукча Мэчинкы, как-то рассказывая о крае земли, где он родился, пояснил:

— Конец географии…

Вот он — «конец географии». Жаль все-таки покидать его, хорошее место, здесь Мурману не делали зла.

В прошлом году председатель колхоза в Полуострове Иван Иванович Кащеев целых полгода провел в отпуске на материке, уже и забывать его стали, вернулся наконец. Спрашивает его Мэчинкы — где был, что видел? Объясняет Кащеев — в Москве, мол, был, на Украине, в Венгрии на выставке охотничьего снаряжения всех стран, в Париже провел целую неделю.

— Гм… да… эхх, — вздохнул Мэчинкы, — одичал ты там, совсем одичал… В тундру пора… Поедем-ка в тундру!

До слез смеялся Иван Иванович, но в тундру поехал с Мэчинкы на другой день, как раз охота началась.

«А вдруг старик прав? — подумал Алекс. — Вдруг все не по нраву мне там придется, шашлыки и пальмы-фикусы, а? Вдруг и впрямь дичать начну?»

Иванов был уже готов. Он протянул Алексу металлические крючки на обувь — кошки. Здесь иначе по леднику на сопку не поднимешься.

Алекс вынес из дому рюкзак и ружье — все свое имущество. Иванов помог ему приладить снаряжение. Лыжи они укрепили на груди в качестве противовеса.

Трое остающихся вышли провожать их на крыльцо. Алекс пожал руку деду и Чижу, поцеловал в щеку Анастасию, помахал им на прощанье, оглянувшись на середине подъема, ему в ответ все трое помахали, горько на мгновение стало радисту Алексу Мурману, защемило где то внутри, посмотрел он наверх, до перевала было еще очень далеко. Иванов на кошках шел цепко, быстро, обошел Мурмана, есть теперь за кем тянуться.

С высоты птичьего полета эти места были еще красивее.

Характер председателя колхоза Ивана Ивановича Кащеева не соответствовал его злодейской фамилии. Был он человеком мягким, с тихим голосом (настоящая властность не любит крика), но свои решения объявлял один раз.

В Полуострове его уважали хотя бы за то, что всю свою жизнь — лучшие молодые годы — двадцать пять из пятидесяти пяти лет — он отдал северу.