Всеволод Кочетов - Молодость с нами

А ничего не сталось. Так и было. Обманулись его речами с общегородских трибун, его умением никогда не выражать ни сомнений, ни колебаний, его зазубренной формулой: «Раз надо, постараюсь, приложу все силы. Я трудностей не боюсь», — приняли это наносное за истинное, за силу, в то время когда это слабость.

Нет, Павел Петрович никогда себя не переоценивал, никаких таких чувств превосходства у него развиться не могло уж по одному тому, что никогда ему ничто не давалось легко, все в его жизни было добыто кропотливым и незаметным и, если так можно выразиться, неэффектным трудом. Нет, Павел Петрович не считал, что достаточно присутствия его персоны где-либо для того, чтобы дело там шло само собой. Он знал, что только большой, самозабвенный труд способен сдвигать дело с места, — так было в его бытность слесарем, а затем студентом; еще в большей мере было так, когда он стал мастером; еще больше труда понадобилось, когда под его начальство перешел громадный цех. А должность главного металлурга — она поглощала человека всего целиком, даже для семьи мало что оставалось, не то что для произрастания самомнения или каких-то неведомых чувств превосходства над теми, кто окружал Павла Петровича.

Но это отнюдь не значило, что Павлу Петровичу недоставало характера. Он умел достойно держаться и в мирные времена и в годы сражений.

И его не могло, конечно, не тревожить состояние, в котором он оказался с первых дней пребывания в институте, — состояние пассивного выслушивания разноречивых мнений и различных проектов. Наутро после отвратительного вечера у Шуваловой, от которого осталось чувство стыда и мрачного раздражения, Павел Петрович ехал в институт, переполненный решимостью изменить положение.

В подъезде главного здания он нагнал Белогрудова. Белогрудов уступил дорогу, на лице его была улыбка, которая показалась Павлу Петровичу улыбкой сообщника; и еще Павлу Петровичу показалось, что Белогрудов даже как-то панибратски подмигнул.

— Аве, Цезарь! — воскликнул вчерашний сотрапезник, подымая кулак для салюта.

Павла Петровича подмывало ответить на подобное приветствие какой-нибудь резкостью. Но он не нашел должных слов для ответа и молча прошел в дверь, оставив Белогрудова пожимать удивленно плечами.

Часы били девять, когда Павел Петрович входил в свою приемную.

— Вы как граф Монте-Кристо, — сказала Лиля Борисовна. — К вам товарищ Харитонов.

Харитонов встал с дивана, уголки его губ улыбчиво загибались кверху, он был до блеска побрит, аккуратненький, чистенький, хорошо осмотренный перед выходом из дому. Все, что на нем было надето, могло именоваться только с применением суффиксов «чок» «чик», «очк», «ечк». На нем был не пиджак, а пиджачок, не брюки, а брючки, не рубашка, а рубашечка, не галстук, а галстучек, и ботинки не ботинки — ботиночки; были еще носочки, ремешочек, часики на руке. Он огорошил Павла Петровича вопросом:

— Ну как она, жизнь-то, товарищ директор? Входите в курс?

Это был вопрос столь глупый, и задан он был таким развязным тоном, что Павел Петрович физически почувствовал, как в лицо ему ударила кровь.

— Чем могу быть полезен? — спросил он, сдерживаясь.

— Да поговорить надо. Разные вопросы. Вот третий день собираюсь…

— Вам придется продолжить сборы еще дня на два, на три. Я занят. — Сказав это, Павел Петрович прошел к себе в кабинет.

— Павел Петрович, — заговорила Лиля Борисовна, входя следом за ним, — это недоразумение! Это я виновата, не предупредила вас. Валентин Петрович… вам, наверно, показалось, что он… ну как бы это…

— Нахал?

— Нет, он не нахал… Он… ну так сложилось все. Видите ли, он у нас в институте со дня организации. Он тут перезанимал все должности за двадцать лет.

— И директором был?

— Был. Был секретарем партийной организации, профсоюз возглавлял, заместителем директора был по научной части, разными отделами и лабораториями заведовал. Директором, говорю, тоже был. И. о. Исполняющим обязанности.

— И считает, что он всем кум и сват, — так, что ли?

— Ну а как же, Павел Петрович! Посудите сами. Как только трудность с кадрами, как только кого-нибудь снимут или не утвердят — кто спасает положение? Товарищ Харитонов.

— Все умеет, все знает?

— Не в этом дело, Павел Петрович. Но его биографические данные…

— Хорошо, Лидия Борисовна, у нас, видимо, еще будет время для собеседования по вопросам биографических данных товарища Харитонова. А пока я бы попросил вас… — Павел Петрович взглянул на часы, — оповестите членов ученого совета. Скажите, что я приглашаю их ровно к двенадцати. У вас есть список?