Всеволод Кочетов - Молодость с нами

— Можно, и я с вами пешком? Нам по дороге, вы ведь на Садовой живете, а я — рядом, на улице Мира.

— Пойдемте, — сказал Павел Петрович.

— Знаете, Павел Петрович, — говорил Ратников. — К вам один мой товарищ все собирается зайти. У него очень интересная идея. Он хочет предложить коренные изменения в конструкции мартеновской печи.

— Так что же он не заходит?

— А он, как и я, стесняется. Он думает: а вдруг это вопрос не научный, а чисто практический.

— Пусть приходит. Как его фамилия?

— Жерихов. Он придет.

Ратников довел Павла Петровича до самого дома.

Павел Петрович попрощался и стал медленно подыматься по лестнице. Он вновь вспоминал и продумывал все, что узнал, что услышал за этот день, показавшийся ему длинным-предлинным. Он думал о том, что некоторые вот утверждают: «Я вижу человека с первого взгляда», «Первое впечатление никогда не обманывает» и произносят другие гордые слова. Ничего этот первый взгляд не стоит. Прелестный, милый, добрейший, добродушнейший с первого взгляда человек, прямо-таки душа общества — при детальном исследовании, особенно если вместе с ним приходится попасть в трудное испытание, вдруг оказывается мерзавцем, а другой, с первого взгляда показавшийся ничтожным мизантропом, человеконенавистником, отлично пройдет такое испытание, встанет рядом с вами плечом к плечу, как верный и честный друг. А ведь не всегда приходит час испытаний, человек так и просуществует жизнь, не раскрывшись в своей сокровенной сути, так и обманув общество или не будучи им понятым. Павел Петрович вспомнил слова Пифагора, слышанные сегодня, кажется от Белогрудова: «Человека узнаешь только после его смерти». В этих словах было столько противоречивого и, наряду с какой-то правдой, которую отрицать трудно, скрывалось столько пессимизма, что Павел Петрович даже плюнул на каменные ступени лестницы.

Оля была уже дома, когда он нажал кнопку звонка. Но открыть ему первой вышла Варя. У нее был очень грустный вид, и Павел Петрович почувствовал угрызения совести: сам он весь день прогулял, а как тут они без него жили — за весь этот день ни разу и не подумал.

Оля выскочила из комнат возбужденная, радостная, бросилась ему на шею. Варя тотчас ушла.

— Что с ней? — спросил Павел Петрович.

— Не знаю, — весело ответила Оля. — Папочка, мы так сегодня хорошо провели день. Я познакомилась с очень интересной компанией! — Она принялась рассказывать о поездке на пароходе, называла какие-то имена, которые, якобы, должны быть хорошо известны Павлу Петровичу, потому что все эти ее новые знакомые с бывшего его завода. Она только тщательно избегала того, с чего началась эта прогулка и с кем она ее начала. О Журавлеве было сказано вскользь. Папа не мама, ему всего не скажешь, еще смеяться начнет. Поэтому имя Журавлева лишь мелькнуло среди других имен.

Оля не отпускала Павла Петровича от себя, болтала, трещала, ходила за ним следом по квартире. Павел Петрович забыл на время о Варе, но потом вновь вспомнил ее горестный вид и зашел к ней в комнату.

— Что с вами, Варенька? — спросил он мягко. — А вы как провели этот день?

— Обыкновенно, Павел Петрович, — ответила Варя тихо. — Сидела, читала, писала. Письмо писала. И еще заявление.

Павел Петрович не обратил внимания на ее последние слова, его больше поразило то, что в такой великолепный летний день Варя сидела дома не выходя.

— Ну, это безобразие! — сказал он. — Я же приглашал и вчера и утром — поедемте со мной, поедемте со мной. Увидали бы и услышали много интересного.

— Павел Петрович, — сказала Варя, выслушав его терпеливо, — прочитайте, пожалуйста, эту телеграмму.

Павел Петрович взял из ее рук бланк телеграммы и прочел о том, что Варин отец сильно разбился, упав с баржи, сломал несколько ребер и руку, повредил голову и сейчас лежит в областной больнице в очень тяжелом состоянии.

— Так вам надо же туда немедленно ехать! — сказал решительно Павел Петрович. — Это, кажется, в Новгороде, так? Двое суток езды поездом. Долго. Надо самолетом до Ленинграда, а там рукой подать. — Он пошел к телефону, стал вызывать аэропорт, справляться о самолете, о билетах.

— Почему же ты мне ничего не сказала? — подходя к Варе, проговорила слышавшая этот разговор Оля.

— Ты другая стала, Оленька, — тихо ответила Варя. — Разве тебе до меня! Зачем же я к тебе полезу со своими несчастьями?

— Как тебе не стыдно? — закричала Оля, чувствуя слезы в словах и в тоне старшей подруги. — Ты не имеешь права так говорить! Нельзя судить о человеке по его надутым губам. Мало ли что я надулась!