Алексей Кожевников: Том 2. Брат океана. Живая вода

Шум насоса, повторявшийся каждое утро в определенное время, стал для всех сигналом начинать день. В стойлах и дворах ржали кони, мычали коровы, блеяли овцы, просясь кто на водопой, кто на пастьбу, но хозяйки в первую очередь набирали воду: насос скоро остановят, и тогда выкачивай ее с двадцатиметровой глубины.

Вышел Ионыч, прищурился на солнце и отзвонил ненужную побудку: все уже проснулись. Погнали стадо. Позади, завистливо оглядывая парк, нехотя брел козел-дервиш. Из труб повалил кизячный дым, скопляясь над крышами в большие лохматые шапки. Было полное затишье — первое за всю весну.

Туман растаял, открылись голубые дали с ярко-зелеными пятнами поливных лугов и полей.

Ионыч прозвонил выход на работу. У гаража, конюшен, столовой замелькали люди. Около мазанки, в которой жила Домна Борисовна, крутилась маленькая — месяцев двух — гнедая кобылка Падчерица; она повелительно топала копытцами, тыкалась в дверь головой, нетерпеливо, громко ржала — просила есть. Домна Борисовна воспитывала ее на коровьем молоке — мать у кобылки болела.

— Домна Борисовна, вы дома? — крикнул проходивший мимо Павел Мироныч. — У вас тут гостья…

— Иду, иду. Я слышу.

Она вышла, завязывая одной рукой халат, другой приглаживая волосы, и сказала:

— Сегодня я дала себе волю выспаться.

— Пора, пора.

— Да, последние два года…

Но договаривать не стала: Павел Мироныч не меньше, чем она, прочувствовал эти годы больших тревог, трудов, бессонных ночей, больших свершений и радостей — памятные годы.

Падчерица толкала ее под бока, в грудь, дергала за халат.

Павел Мироныч похлопал Домну Борисовну по плечу и сказал:

— Маленьких, что ребят, что зверят, надо любить осторожно, незаметно. Иначе любовь только во вред. С этой Падчерицей у вас явная ошибка. Пускай бы кормили ее дежурные конюхи, а то вы все сами да сами, имели еще глупость в дом водить. И выкормили деспота себе на шею. Теперь придется переучивать. Вот к чему приводит глупая любовь да жалость.

…Пыля, фыркая, воя, сотрясая землю, сквозь поселок сновали тяжелые грузовики, перевозившие к реке от каменоломни девонский песчаник для постройки гидростанции. В механической мастерской шумно вздыхали мехи, стучали молотки, снова возвращая в строй оттрудившиеся машины. Домна Борисовна уже хлопотала в родилке около новых беспомощных жильцов. Ионыч, которого Софья Александровна послала в изолятор за Орешковым, никак не мог добраться назад в контору. Это походило на скачку с препятствиями: у механической Ионыча перехватил Хрунов и наладил отыскивать кладовщика, затем остановила заведующая столовой:

— Кто у нас печник? Пошли хоть немудрящего. От затишья совсем перестала тянуть труба.

Никто не подозревал, что рядом с этими буднями, всего лишь за одним холмом — небывалый праздник: зацвел сад.

Степан Прокофьевич, уехавший в степь к табунам, неожиданно вернулся, прокатил мимо квартиры и конторы, остановился у звонницы, взял из машины гаечный ключ и ударил им в колесо от жатки, которое заменяло колокол.

Ионыч, уже почти добравшийся до конторы, зашмурыгал валенками к звоннице. В дверях и окнах домов показались встревоженные люди. Всем вспомнилось, как однажды зимой вот так же раздался неурочный звон. Тогда ураган сорвал крышу с большой кошары, и тысяче мериносов угрожала гибель. Но что случилось теперь?

Ионыча обогнали механики и кузнецы.

— Пожар?! — крикнул Хрунов, подбегая к Степану Прокофьевичу.

— Зацвел сад!

— Сад… зацвел? — переспросил механик с тем радостным удивлением, с каким встречают известие о долгожданном, которое уже казалось несбыточным.

Степан Прокофьевич перестал звонить и спросил Хрунова:

— Тебе нравится этот звон?

— Не знаю. Не думал.

— А я слышать не могу. Тупой, хриплый. Другой летит, как на крыльях, зовет, поднимает, а этот сразу шлеп в землю. Как думаешь, весело идти на работу под такой звон?

— Что вы так взъелись на него? Два года слушали — был хорош. И вдруг.

— Да, вдруг… Это выбрось, — Степан Прокофьевич брезгливо кивнул на колесо, заменявшее колокол, — и подбери другую штуку. Подберешь — скажи мне. Я сам попробую ее.

Затем вскочил в пробегавшую мимо порожнюю грузовую машину, велел шоферу подъехать к площадке, где играли ребятишки.

— Нина Григорьевна, зацвел сад! — и начал хватать детей под мышки, сажать в кузов.

Нина Григорьевна и шофер помогали ему; когда усадили всех, машина умчалась в сад.

Ионыч снова шел в контору и никак не мог дойти, его поминутно останавливали: