Гавриил Кунгуров - Оранжевое солнце

Дулма махнула рукой:

— Ты так рад, будто у тебя каждая овца принесла по два ягненка... У соседей был?

— Успею, день длинный. — Цого оставил заседланного коня у привязи и поспешил в юрту.

Видит Дулма, вышел он из юрты с кожаной сумкой, в ней инструмент. Сел мастерить трубку.

— Нашел время, теперь и к закату солнца тебя не выгонишь к соседям... Однако съезжу сама или пошлю Гомбо...

Цого прищурил лукаво щелки:

— Еду, еду!..

Сел на лошадь и ускакал. Когда он уже скрылся за увалом, Дулма развела руками: «Сумку-то взял с собой! Вот старый хитрец; отъедет немножко, сядет под куст и начнет выстругивать проклятую трубку». Дулма пожалела, что не поехала сама.

...Солнце уже садилось за потемневшие горы. Цого вернулся, в зубах новенькая трубочка. Подъехал и этой новенькой трубочкой размахивает перед глазами Дулмы. Та от гнева покраснела, как кумачовый платок на ее голове.

— Трубку твою из зубов вырву, брошу в печку! У соседей не был?

— Без нас обошлись; госхоз собрал три группы охотников. Не бойся, волкам конец! Вчера Бодо матерого волка пристрелил у самого телячьего загона. В юрте Бодо гостит Цэцэг...

— Ну, наговорил, голова моя раздулась... Какая Цэцэг?

— Ты что? Дочь его! Учится с Гомбо и Эрдэнэ в одной школе. Сегодня уже поздно было, завтра приедет к нам. Есть у нее какие-то школьные новости...

Дулма обрадовалась, любила встречать, заговорила в ней душа гостеприимной хозяйки.

— О, если гостья в юрте, надо взбить сливки, подсушить творог, есть у меня топленое масло с изюмом, испеку мучные лепешки...

Вернулись с пастбища Гомбо и Эрдэнэ, узнали о приезде Цэцэг. Эрдэнэ рад, Гомбо недоволен.

— Что ей надо, зачем она?

После ужина Дулма положила на лежанку два новых халата.

— Завтра их наденете.

Гомбо насмешливо надул губы:

— Что же завтра, праздник?

— Гостья приедет, хорошо ли встречать ее в будничной одежде?

— Поедем пасти коров в новеньких халатах, а она пусть любуется, — засмеялся Гомбо.

Дедушка строго поглядел на него:

— Еду к Гомбо, а он мне поможет, так и сказала...

— Я? Чем же помогу?

— Ничего не говорила. Бодо просил, если понадобится, пусть поживет у вас неделю и больше.

Глаза Гомбо и Эрдэнэ встретились, округлились, погасли. Попробуй догадайся, если сам дедушка ничего не знает...

В юрте тихо, темно, ночь...

Под бараньей шубой не умолкает шепот.

— Ты хочешь, чтобы приехала?

— Она же к тебе едет, а не ко мне...

— Почему ко мне? Дедушка опять хитрит. Скучно ей одной в юрте, вот и надумала... Пусть дедушка с бабушкой пасут, а мы в нарядных халатах будем Цэцэг забавлять. Ловкая девчонка...

Оба приглушенно засмеялись, позабыв, что давно ночь и надо спать. Дедушка глухо закашлял, поднялся с лежанки. Жарко — приоткрыл дверь юрты, сел на порог, курит, вы же знаете, он сильно хитрый. Сидел-сидел, курил-курил, вдруг заговорил, будто сам с собой:

— Вы, разбойники, почему не спите?

Эрдэнэ и Гомбо закрылись плотнее полою шубы. Оказалось, дедушка сказал это Нухэ и его длиннохвостой мамаше. Они бродили возле юрты, что-то вынюхивая. Зря собаки ночью не бродят. Если бы шарились мыши или суслики, собаки бы залаяли. Дедушка всматривается в темноту. Щелки глаз расширил, видит, движется небольшое, темное, горбатое, собаки не лают, а ласкаются. Да это верблюжонок. Он, видно, протиснулся между жердями загона. Дедушка затолкнул верблюжонка в юрту:

— Что спите? Встречайте важного гостя...

Все поднялись. Дулма засветила огонь. Верблюжонку дали молока, сунули в зубы кусок лепешки, круто посоленной. С аппетитом съел, ждет еще. Дедушка увел верблюжонка обратно в загон, поправил жерди, чтобы не расходились. Вернулся. Дулма стояла у порога.

— Добрая примета: письмо получим от Доржа или еще кто-нибудь приедет к нам.

Дедушка вздохнул:

— Примет у тебя много, а толку?.. Будем спать...

Огонек погас, в юрте тихо. Над нею стояла луна, поглядывая желтым глазком на спящую степь.

...Солнце высоко. Обед. Собрались в юрте. Дулма накрыла на стол. Вдруг залаяли собаки, но быстро смолкли.

— Кого-то встречают... — поднялся дедушка, открыл дверцы, и в юрте услышали девичий голос.

Заторопились, вышли на полянку. Из-за крутого холма, который Дулма прозвала Дедушкиной шапкой, вынырнула гнедая лошадь, в седле девушка в светло-зеленом халате, белой шляпке, что-то везет на коленях. Едет и напевает, чем ближе, тем звонче ее песенка.

— Слышишь, ее голос, Цэцэг... — засуетился Эрдэнэ, подталкивая брата в спину.