Он прошептал:
— Вечный легкий сон тебе, Александр Титыч. Твои заботы позади, их я возьму на себя. А потом придет сюда мой сын, а потом его сын, и да будет так всегда на отчей нашей земле. — Петр низко поклонился, как это делал Пахом.
Обратно пошел уверенно, смело, с чувством победы. И когда высокие ели остались позади, вокруг внезапно просветлело. Высветилось, озарилось все и в нем самом, как будто только что совершил он подвиг, преодолев не просто страх, а самую смерть. И чем дальше уходил он от кладбища, тем торжественнее, яснее было это чувство. «Вот, значит, для чего завещал Дед прийти к нему ночью, он хотел и кончиной своей даровать нам силы и мужество на будущее».
Петр миновал сарай, поднялся на вершину перевала, увидел яркую зарю рассвета, — небо яснело не справа, где было Гридино, а слева, со стороны открытого моря и крестов удачи. В этот ранний прохладный час Петр почувствовал бодрость, легкость, как будто и не было долгой изнурительной гребли. Вместе с землей радостно и полно с особенной ясностью пробуждалось его сознание. Он вспомнил тропу, по которой шел когда-то к берегу, где встретился с Анютой, и пошагал мимо валунов, елей, сосен, низкорослых, с облетевшей листвой березок к скалистому откосу. Еще издали увидел залив и карбас, уткнувшийся в камни. Тишина, покой, розовый мягкий свет утра были разлиты, кажется, по всему миру.
Петр сел на уступ скалы, закурил.
Из прибрежных кустов подобно крошечным челнам выплыла боевым острым клином птичья эскадра… Утки!
Неожиданно вспыхнул азарт охотника, но сразу же погас, как только птицы начали нырять, плескаться, привставая на хвосты, радостно забили крыльями над просветленной водой. «Какие крупные, как гуси… Да это же гагары!»
Мягко, неторопливо уплывала стая от берега на открытую воду. «Жируют. Мороз придет — улетят. Вот ведь как… нет ничего теплее гагачьего пуха, а тоже боятся холодов. Не холод заставит их улетать из родных мест в другие страны — „зов предков“. Века и века протекли с тех пор, а птичьи дороги неизменны. Что за ориентиры, какой такой компас у них в крови? Какая память? Говорят, что одна птица без стаи не найдет нужный путь, заблудится — память верной дороги разделена на всех, вожак только смелее других, отважнее, выносливее. „…Им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни..“ Доступно, еще как доступно…»
Петр представил, как идут сейчас по морям и океанам траулеры, черпают гигантскими сетями рыбу; таранят, ломают льды ледоколы; бегут по земле составы поездов; распахивают землю тракторами, а птицы летят, преодолевая пространства.
На восточной части неба погасли звезды, и вот уже наполнилось оно розово-голубым светом. Теплее стали камни на берегу, вспыхнули сосны и ели.
«У меня тоже свои маршруты перелетов… дороги… пути…
Дед умер, но целый мир дел и отношений оставил, завещал он всем. Он в земле — и с нами. Так из зерна рождается колос, а из колосьев — зерна, а из зерен — целое поле жизни. Все это ясно и вечно. Но до чего же сложно прожить эту самую „просто жизнь“, воистину соблюдая ее простые законы…
Теперь мой черед пахать поле. А потом детям. И они когда-нибудь поставят свои „кресты удачи“».
Всходило солнце, оно рождалось из воды, из Белого студеного моря, — пока только наполовину приподнялось оно над порозовевшей гладью. Полный штиль. Устал и затих даже северный ветер, а вода не кипела, не пенилась от солнечного огня, щедро и умиротворенно рождая из своих недр алый шар света и тепла. Такого мягкого, чистого восхода Петр не видел еще никогда. И такой полной, доверчивой слитности со всей природой у него не было никогда. Он не сомневался, что сейчас услышит его все живое в этом мире. «Жизнь, дай мне силы состояться…» И поверил, что так и будет, вспомнив древнюю примету: встречать восход — к счастью.