Георгий Садовников - Суета сует

— Он здесь, — сказал кто-то в коридоре.

В аудиторию ввалилась орава студентов. Они окружили меня и набычили лбы.

— Ты был вчера, когда Кирилл встретил Гусакова? — спросил Бурлаков.

— Я и не скрываю. Ну, был.

— Что же ты, единственный свидетель? Что же ты не пошел к декану? — зашипел Востряков.

— Ты бы помог, если бы рассказал все, как было, — строго сказал Стась Коровин. Он-то как затесался в эту компанию?

— Ребята, и я бы не помог, хотя бы расшибся вдребезги. Давайте спокойнее.

— Даже Спасский ходил к декану! Узнал и сходил! — крикнули из толпы.

— Йог, пойми. Спокойный, безразличный взгляд, брошенный на человека, — это уже шаг к подлости, — сказал Бурлаков, нервничая. Он-то разорвал бы меня в клочья. У него в горле так и клокотало.

— Зря ты, — сказал я примирительно. — Какой я подлец? Посуди сам.

— Ну, да. Под тебя не подкопаешься. На собрании почему-то ставили вопрос о Севостьянове, а надо бы о тебе. Тебя надо за ушко да на солнышко. Но получается наоборот. Видно, в этом особое ехидство логики.

Толпа за его спиной росла. Подходили новые и новые студенты. Против меня стоял почти весь курс.

— Ребята, Кирилл — мой друг, как и ваш, — сказал я еще миролюбивее. — Просто у меня нервы покрепче. У меня стальные нервы. Я их тренировал!

— А зачем тебе нервы? — поинтересовался Востряков. — Стальные нервы тебе к чему? Вот мне нужны стальные нервы. И ему нужны. И ему. А тебе к чему они? Ты обойдешься и шелковой ниткой.

Они совсем ошалели. Трясут кулаками. Вопят. Слава богу, Елочка не слушает это. Зажала уши и уставилась в одну точку на книге. Пока я не выйду, они не затихнут. Я выдержанней их. Я должен трезво оценить обстановку и уйти.

Я шмыгнул в дверь почти под мышкой у вошедшего преподавателя и тихонько пошел по коридору. В коридоре пусто. Благодать. Только из противоположного конца по коридору катилась коренастая фигура декана. Он издали сощурился, всматриваясь в меня. Мы поравнялись.

— Вы Зуев?

— Я Зуев.

Он пошевелил губами. Похоже, матерился про себя. Но не вымолвил ни слова и пошел своей дорогой.

— Все равно бы ему это не помогло, — объяснил я декану в спину.

Он остановился, только чтобы сказать:

— Да. Не помогло. Но я бы на вашем месте пришел.

Сказав, пошел дальше. Будто исполнил долг, который не давал ему покоя. Жег изнутри. Заставил корчиться.

И декан, выходит, свихнулся. Этого я не ожидал от него. Сегодня все точно сговорились и стали психами. Будто это в порядке вещей. Но, по-моему, люди со слабыми нервами опасны для общества. Я пришел к такому выводу.

Я миновал кафедру русской литературы. И там психи. У них двери вздрагивают, так они спорят. Кто-то из психов подошел к дверям, собираясь выйти, и гаркнул:

— А я буду ругаться! У меня своя точка зрения!

С меня довольно. Я побежал по гулкому коридору. Мои шаги грохотали под потолком. Перекатывались. Тоже получался содом. Жаль, нельзя убежать и от собственных шагов. Не то чтобы я нервничал, нет, просто мне это надоело. Я бежал спокойно.

Я дам психам время прийти в себя. Я должен быть снисходительным. Заявлюсь в общежитие, когда они уснут. А пока похожу по городу.

Я начал с главного почтамта. Предъявил в окошко студенческий билет — получил письмо от отца и денежный перевод.

— Посмотрите, может, еще что завалялось? — попросил я молоденькую работницу почтамта. — Ведь бывает и такое, правда? С моим другом Севостьяновым было, — соврал я, увидев, как недовольно сморщилась работница.

Ее крошечные пальчики проворно забегали по строю конвертов. Я смотрел на темно-красные капли маникюра. Пальчики зря старались. Что они могли найти? Никто мне не пишет, кроме отца. И Женя Тихомирова не пишет. Я лишь тянул время. Скучно все-таки.

— Зуеву Льву Васильевичу писем больше нет! — торжествующе оповестила девушка. Оповестила на весь почтамт и добавила: — Пишут.

Вот уж злорадствовать ни к чему. Если человек злорадствует, значит, у него не в порядке нервы. Ей, молодой, беречь и беречь нервы в этаком возрасте. Дальше будет не до того. Когда от нервных окончаний останутся лохмотья, будет поздно. Тогда один выход из положения — в желтый дом.

Я спрятал письмо, подошел к другому окну и получил причитающиеся деньги. Они пойдут на юбку из толстой шерсти. Я даже прошелся по магазинам. Разведал, что и как. Прикинул.

В шесть часов я встретил Елочку в условленном месте и повез на мотогонки. Пусть приобщается. Мотогонки воспитывают мужество и силу воли. Ей необходимо это. Ходит, как пришибленная. Что-то переживает. Я знаю, что именно, и прописал ей гонки как радикальное лекарство.