Эльмар Грин - Другой путь. Часть вторая. В стране Ивана

Кресло подо мной было мягкое и подвижное, оно позволяло откинуться назад и дремать. Но я не откидывался назад и неотрывно смотрел с высоты облаков на эту непонятную страну, так неожиданно вынырнувшую из глубины своих глухих лесов на самое видное место в мире. И, выйдя на самое видное место, чем еще неожиданным и приманчивым собиралась она поразить мир?

Около часа провел я среди облаков, а потом опустился на землю в ленинградском аэропорту. Оттуда легковая машина доставила меня за двадцать рублей в Ленинград. Эти двадцать рублей и сверх того еще семнадцать я нашел в боковом кармане пиджака. Я знал, кто их туда положил, но не знал имени этого человека.

Дверь в квартире на улице Халтурина мне открыла Мария Егоровна. При виде меня она сказала обрадованно:

— Ну, слава богу! Наконец-то вы явились. А мы уж тут беспокоиться начали. Нет и нет человека, и вестей от него нет уже две недели. Хотели уж в розыск объявить. Там денежное извещение вам пришло, и записку Надя оставила.

— Кто?

— Надя. Только что была здесь — ягоды завезла. И сразу уехала.

— Куда уехала?

— На вокзал — к поезду торопилась.

— Надежда Петровна?

— Она.

Я кинулся в свою комнату. Да, на столе рядом с раскрытой книгой Гоголя лежало извещение, в котором мне предлагалось явиться на почту и получить шестьсот рублей. И я сразу вспомнил веселого южного Ивана. Это были те самые деньги, которых мне недоставало, чтобы приехать из Крыма в Ленинград. Я сам оставил их на столе там, на Кавказе, по примеру других участников пирушки, и никто не обязан был мне их возвращать. Но он сделал это без обиды для меня, не прибавив к моим деньгам то, что от них отделил хозяин чайной в уплату за угощение.

Рядом с извещением лежала записка, написанная ее рукой: «Уважаемый Алексей Матвеевич! Слыхала о Вашем недавнем посещении нашего колхоза. К сожалению, была в разъездах. О Вашей поездке по стране тоже извещена. Надеюсь, что она Вам на пользу. Поздравление Ваше получила, но не поняла, к чему оно относится. Я тоже на днях уезжаю в южный санаторий. С приветом, Н. Емельянова».

Я метнулся по комнате туда-сюда. Емельянова! А я — то считал ее Ивановой. И письма посылал Ивановой. И она получала их, не поправляя меня. Откуда мне было догадаться, что она носит фамилию покойного мужа? И в санаторий она еще не ездила. Значит, ничего не изменилось в ее судьбе? Значит, за майора вышла совсем другая Надежда Петровна?

Я сбросил парусиновые туфли и надел другие, на каучуковой подошве. Выходя из квартиры, я сказал Марии Егоровне, что скоро приду. Она понимающе кивнула, думая, должно быть, что я пошел за деньгами. Но я не пошел за деньгами. Я пошел прямым путем к Невскому проспекту, чтобы там сесть на троллейбус, идущий в направлении вокзала.

Она пишет мне: «Уважаемый». Значит, она все-таки уважает меня? Такая женщина не станет употреблять это слово зря, кривя душой. Она пишет: «К сожалению». Значит, она сожалела, что я не застал ее дома. Она пишет: «Надеюсь, это Вам на пользу». Она надеялась. Она не просто подумала, что вот, мол, это ему, может быть, пойдет на пользу. Нет, она надеялась. Она с надеждой думала: «Дай бог, чтобы это ему пошло на пользу». Вот как она обо мне думала, пока я колесил по России. Оставалось только доказать ей, что она не напрасно так думала.

Невский проспект был залит солнцем. По обе его стороны текли два многоцветных потока. И в этих потоках все трепыхалось и колыхалось, меняясь местами. Свежий ветер относил в сторону подолы разноцветных платьев девушек и женщин, обнажая их икры и вырисовывая тела. Волосы их под напором ветра тоже смещались в сторону. И даже у юношей они взъерошивались, заставляя их чаще встряхивать головой.

Темная туча, занявшая небосклон со стороны моря, была причиной этого ветра. От нее даже доносилось отдаленное громыхание. Но она еще могла пройти стороной. А пока что солнце пользовалось ясной частью неба, изливая свое сверкание на оба людских потока, где ему было полное раздолье для игры среди этих разных по цвету и яркости легких летних платьев и по-разному загорелых лиц, рук и ног. Усиливая яркость людских нарядов, оно, кроме того, и бликами своими одаривало все, что могло: гладкие бока и створки сумок, пряжки поясов, брошки, ожерелья, глубину глаз, влажную поверхность губ и открытых в улыбке зубов.

Между этими двумя людскими потоками текли в обе стороны более быстрые потоки, состоявшие из автобусов, троллейбусов и легковых машин разного рода. Время от времени эти потоки замирали, пересекаемые многоцветными людскими потоками, а затем по зеленому знаку светофора снова приходили в движение.