Андрей Блинов - Никогда без любви

— Что такое трахома? — рассеянно переспрашивает сестренка. Потом она глядит на меня глазами, полными ужаса. — Ты заболел трахомой? Еще сибирскую язву схватишь от своих цирковых лошадей!

— Надя, не трогай цирк! — сержусь я.

Никакой трахомы, конечно, у меня нет. Просто я не знаю, что это такое и почему Костя обзывает меня так.

— Не знаешь таких простых вещей? — удивляется Надя. — Возьми почитай, мне некогда тебе объяснять. — И она сует мне в руки учебник.

Сестренка на год старше меня. Она работает в больнице санитаркой и учится на медицинскую сестру. С тех пор, как она поступила на учебу, дома мне нельзя ни чихнуть, ни пожаловаться на какую-нибудь боль. Сразу же пускаются в ход учебники, и на мою голову сыплются устрашающие названия болезней. Каких только болезней у меня не было за один этот год! Сестренку я люблю и прощаю ей все это. Мы без отца (он погиб в самом конце войны) привыкли жить дружно, и ничто нас не ссорит. С тех пор, как год назад умерла мама и из родных у нас осталась одна тетка Анна, живущая на Тамбовщине, мы с сестренкой еще больше держимся друг друга.

— Нет, постой, — озабоченно говорит Надя. — Я сейчас посмотрю твои глаза.

— Оставь, пожалуйста! Никакой трахомы у меня нет.

Но на этот раз даже магическое слово «пожалуйста» не имеет действия. Сестренка начинает выворачивать мне веки, и я должен сидеть спокойно, обливаясь слезами.

Трахома у меня, конечно, не обнаружена, хотя веки «подозрительно воспалены», как заявляет мой домашний мучитель.

— Понимаешь ли ты, если появятся фолликулы...

— Фолликулы?

— Да. То у тебя вывернутся веки, может пострадать роговица, и появится бельмо. Ослепнуть же можно! В больницу завтра пойдем, — твердо говорит Надя.

Я раскаиваюсь, что полез к ней с расспросами.

— Да понимаешь ли ты, — не унимается она, — что трахома раздражает глаз и человеку все вокруг становится немилым? Понимаешь? Солнечный день и тот для него сплошная серость.

— Ну, ладно. Я все понял.

— Вот и хорошо.

Сестренка успокаивается.

Да, теперь у меня есть представление о трахоме. Но почему Костя только меня ругает этим противным словом?

Мне скучно дома. Сестренка до полуночи будет сидеть над своими учебниками. Она ужасная копуха. Я никогда не учил так уроки, как она: зажмурит глаза и шепчет что-то насчет каких-то позвонков. Очень нужны ей эти позвонки! Но раз завтра будут о них спрашивать, то она убьется, но вызубрит каждый позвонок.

Я готовлю себе ужин. Колбаса с картошкой, залитые яйцом, — в кулинарных делах моя фантазия не поднималась выше этого блюда. Получается все очень вкусно. Я зачищаю сковородку, мою кипятком и вешаю на гвоздь.

— Ну, пошел, — говорю я, надевая свою пеструю кофту, которой так горжусь.

— В цирк?

— Да...

Сестренка недовольно хмыкает. Она недолюбливает мое увлечение цирком. Я знаю, что делает она это, конечно, бессознательно. Просто усвоила такую манеру от мамы, и все. Маме тоже не нравилось, что я подолгу пропадал в цирке.

— Только не буди меня, когда вернешься, — напутствует Надя. — У меня завтра экзамен...

— Ладно, можешь не беспокоиться.

Мне еще хочется пожалеть сестренку, уж очень она боится экзаменов, но чувства мои сегодня в расстроенном состоянии, и я ничего больше не говорю.

Я и сам не знаю, почему меня тянет в цирк, особенно на конюшню. Может, потому, что лошади приветливо трутся головой о мою грудь, когда я трогаю рукой их влажные ноздри. Я горжусь, когда мне разрешают выводить их на арену. Да, меня тянет в цирк. Тянет, может быть, еще и потому, что там я скрываюсь от проработок. А прорабатывают меня всю жизнь. В школе чуть ли не каждый день прорабатывали... За что? Да мало ли за что! В автобусе кондукторши прорабатывают. Дома — сестренка... На заводе... От меня, кажется, уже отстали: неисправимый, думают... А в цирке никто и никогда меня не ругает. Там всегда встречают приветливо. «Здорово, Витька!» — обычно кричат мне знакомые ребята, когда я прихожу на конюшню. «А, Витольд!» — басом говорит старый дрессировщик лошадей и лезет в карман, очевидно, за сахаром. Но потом смущенно улыбается и протягивает мне руку. «Викт о р, адьё!» — кричит маленькая веселая наездница и, уносясь на арену, машет мне рукой. Даже лошади довольно кивают головами, заслышав мой голос.

Да, я готов остаться в цирке на всю жизнь. Мне там приятно все, даже резкий запах конюшни. Но умерла мама. Пенсии за отца нам с сестренкой не хватает. Надо зарабатывать. Я ухожу из восьмого класса школы, и меня устраивают на завод, где раньше работал отец. Прости-прощай, цирк!..