Владимир Архипенко - Ищите связь...

Хотя Краухов мог позволить себе переминаться с ноги на ногу, но к середине своего дежурства стал чувствовать, как наливались усталостью и деревенели мышцы, в икрах росла ноющая боль. Он никогда еще так не уставал. Наверное, сказалось нервное напряжение, вызванное нестерпимым ожиданием назначенной минуты. В какой-то миг Сергею показалось, что он слышит доносящийся издалека топот ног, но потом шум исчез. После полуночи прошло уже больше часа, когда наверху у люка действительно послышались шаги и по трапу быстро спустился боцман Нефедьев, который нес в эту ночь вахту на верхней палубе. Он подошел вплотную к Сергею, спросил каким-то незнакомым, сдавленным голосом:

— Как на посту? В порядке?

— В порядке! — ответил Сергей, недоумевая, почему вдруг боцман заинтересовался постом.

Но тот вдруг рванулся, обхватил Краухова огромными ручищами, сжал медвежьей хваткой так, что Сергею показалось, что у него трещат ребра. И тотчас же но трапу скатились вниз трое матросов комендантского взвода, вырвали винтовку, заломили руки. Он и опомниться не успел, как был уже связан. Когда кончили вязать, боцман разжал руки, потер здоровенные ладони и произнес вновь обретенным басом:

— Один голубчик готов!

И только тут до Сергея дошло, что все пропало. Он понял вдруг, что срок восстания раскрыт… И хотя вырываться и бежать куда-то было делом бессмысленным и безнадежным, он рванулся вперед, но пудовый кулак боцмана обрушился ему на висок, и в глазах точно молния полыхнула. Отброшенный ударом к переборке, Сергей стукнулся об нее и, уже ничего не чувствуя, свалился на палубу.

Он пришел в себя уже в тускло освещенном трюме, куда загнали арестованных матросов, и только тут окончательно убедился, что все рухнуло. Здесь были участники нелегального собрания в Гунгербурге и еще несколько человек. Сергей увидел угрюмое лицо Ярускина, горящие отчаяньем глаза Комолова, затравленный взгляд Королева. Он не успел еще разглядеть других, когда вверху открылся люк и по ступеням трапа скатился сброшенный толчком матрос. Несмотря на залитое кровью лицо, Сергей узнал Ганькина. Сброшенный в трюм приподнялся, обвел всех остекленевшими глазами и вдруг заскулил тонко, по-щенячьи, так, что люди вздрогнули от этой вырвавшейся наружу боли. К Ганькину подошел Ярускин, попытался поднять его, но тот вырвался, неожиданно резко вскочил на ноги и метнулся в угол, крича, чтобы его не били.

— Рехнулся, что ли? — спросил Ярускин.

Ганькин из угла продолжал визгливо кричать:

— Не троньте, не троньте меня! Я ничего не сделал!

Высокий матрос с сумрачным лицом, на котором густо багровел кровоподтек — след удара прикладом, сказал:

— Вот до чего избили человека, гады… Даже разум свой потерял. Да ты, браток, все же взял бы себя в руки. Не должен матрос свой страх врагам показывать. Пусть они тебя и арестованного боятся!

Но Ганькин, не слушая увещеваний, продолжал скулить и повторял без конца, что ни в чем не виноват…

Под утро арестованных вывели на верхнюю палубу. Сначала их выстроили вдоль борта. Отделенные от них штыками гардемаринских винтовок, молча смотрели на связанных, избитых товарищей матросы со шканцев. Из командирской рубки стремительно вышел сопровождаемый офицерами адмирал Эссен, остановился возле строя арестованных, обвел каждого налитыми кровью глазами и вдруг крикнул зычно:

— Смирно стоять!

Строй колыхнулся, но почти никто из матросов не выполнил адмиральской команды. И тогда Эссен зашелся от крика:

— Сволочи! Предатели… Я вам покажу, как делать бунт против царя! Зачинщиков прикажу расстрелять, других сгною на каторге и в тюрьмах… Не остановлюсь ни перед чем, чтобы искоренить крамолу, хотя бы мне пришлось взорвать весь флот!

Выплеснув до конца свой гнев, адмирал приказал грузить арестованных на подогнанную баржу.

Утром заглянувший в каюту командира Миштовт был поражен тем, как за одну ночь мог измениться человек. Лицо Небольсина было изжелта-серым, под глазами темнели набрякшие мешки.

Миштовт доложил командиру, что прибывшая из Петербурга группа рабочих ждет отправки на корабль, чтобы начать осмотр и ремонт механизмов. Во-вторых, работник Эстляндского жандармского управления Шабельский выразил пожелание встретиться с командиром. Выслушав Миштовта, Небольсин замахал руками, сослался на приступ печени и поручил старшему офицеру самому заняться всеми делами.

На этот раз Шабельский явился на встречу в жандармской форме. Миштовт с некоторой долей зависти отметил, что в синем, облегающем фигуру мундире гость выглядит весьма импозантно.