Валентина Дорошенко - Неожиданный звонок

Утро в среду выдалось яркое, без единого облачка. «Нет ли желания… на симпозиум?» Как здорово жить, когда у тебя все ладится, все тебе удается, Ленинград, набережные туманов, Евгений Павлович и я… Как медленно тянется время!

…Лифт вызывать не стала: ползет. Бегом, через две ступеньки вниз! У подъезда на скамеечке сидят, как всегда, две старушки с верхнего этажа.

— Надолго уезжаешь-то? — успела поинтересоваться одна из них, увидев в моей руке чемодан.

«На всю жизнь!» — хотела разозлиться на их вечное, изнуряющее любопытство. Но почему-то мне стало жалко этих засидевшихся старушек.

— На два дня. В Ленинград… День-то сегодня какой теплый.

— Ох, уж что правда, то правда, — заворковали обе сразу, обрадовавшись моей коммуникабельности. — Давненько такого лета в Москве не было, давненько…

«Понимаете, лето. В Москве никого нет…»

Хорошо, что нет отца: ему, больному, такие переживания ни к чему. Цветы, источающие не свой запах: деловой голос служительницы; и эта музыка… Нет, нет!

Спустилась в метро. До аэровокзала две пересадки. Села, развернула газету. «С полей страны… Нефтяники рапортуют… Дополнительно к заданию… Рабочие будни на орбите… Трудовая эстафета… Встреча ветеранов…» И мой отец — ветеран? Сколько ему было в войну? А ведь меньше, куда меньше, чем мне сейчас. И другу его, Ивану Ивановичу, — тоже. Им было двадцать. Они были веселыми. Где же он получил свое первое ранение? Вот если бы меня ранило, я бы знала точно, где, как, когда. Еще бы — это же меня. И все-таки когда ранило отца в первый раз? Это знает… знал Иван Иванович, уж он-то наверняка…

Кто-то наступил на ногу. «Извините, пожалуйста!» Извинила: «Пожалуйста».

Но меня не извинили. Вон тот худой старик в темном костюме, несмотря на жару, с двумя орденскими колодками на отвороте. Хотя смотрел мимо. Его толкали, сжимали и прессовали на остановках, как и всех остальных. Он смотрел мимо меня и не извинял.

Встала и позвала его:

— Пожалуйста, садитесь.

Он не услыхал, не пожелал услышать. По-прежнему покорно давал себя сжимать и разжимать. Когда я очень виновата и мой отец не желает иметь со мной дела, он так же не замечает меня. Не замечает — и все!

…Я выскочила из вагона. От волнения не могла сообразить, как проехать к старому крематорию. Женщина в красной фуражке объяснила толково и точно.

— Это очень просто, — сказала она…

Из журнала «Смена». Опубликовано в номере № 1317 (7), Апрель 1982 г.