Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

Ночью был созван подпольный райком.

Христина передала директиву укома.

— Снижайте добычу угля. Всячески тормозите его транспортировку. Если не будет угля, паровозные топки заглохнут, тогда эшелоны колчаковцев застрянут на станциях. Не получая подкрепления, беляки быстрее откатятся обратно, мы скорее их добьем! Победа не достается даром, ее нужно завоевать. Устраивайте забастовки! Ни одной тонны угля на-гора!

На второй день девушка направилась в обратный путь.

Пройдя километра два, Христина заметила небольшую группу всадников. Растянувшись цепочкой они двигались навстречу неторопливо, видимо, боясь сбиться с дороги.

— Казаки! — Девушка поспешно расстегнула полушубок, и, вынув полевую сумку с бумагами, быстро втоптала в снег.

Казачий разъезд приближался. Переминаясь с ноги на ногу, девушка стояла на сумке, ожидая, когда всадники проедут.

— Холодно, красавица? Может, тебя погреть? — весело крикнул молодой казак.

— Погрей ее нагайкой! — хмуро буркнул в бороду второй и сердито посмотрел на Христину. — Куда идешь?

— В город, на базар.

— Какой тебе базар в такое бездорожье?

— Трогай коня! — крикнул задний, напирая на лошадь бородатого. — И так запаздываем! — Не дожидаясь, когда тот возьмется за повод, стегнул лошадь бородача нагайкой.

Казачий разъезд скрылся за березовым колком. Христина нашарила в снегу сумку и спрятала ее под полушубок.

Старая тетка, у которой она жила, открыла дверь и сказала тревожно:

— Какой-то человек целый день возле окна ходил. Не сыщик ли?

Девушка торопливо прошла в комнату, зажгла лампу, прислонилась спиной к теплой печке и, грея озябшие руки, ответила:

— Спи спокойно, тетя.

Старушка вздохнула.

— Боюсь за тебя. — Помолчав, добавила: — Бумаги-то спрятала бы подальше. Не ровен час, придут с обыском, тогда как?

— Я сейчас об этом думаю, — сказала Христина и, приподняв с помощью хозяйки одну из половиц, сунула прокламации в отверстие. Доска легла на свое место.

Христине не спалось. Подошла к маленькому столику, взяла в руки фотографию Андрея и поднесла к свету.

Долго смотрела на дорогое лицо и, вздохнув, поставила фотографию на место. Жив ли? Огонек в лампе затрепетал, мигнул последний раз и погас. Сумрак ночи окутал комнату и одинокую фигуру девушки, неподвижно сидевшую у стола.

Чуть свет Христина достала прокламации из тайника, сунула под меховой жакет и, простившись с тетей, вышла на улицу.

Через час, купив билет на пригородный поезд, вышла на перрон.

Там толпились мешочники; прошла дама с носильщиком; проковылял, опираясь на палку, старичок в форменной фуражке с полинялым околышем; из ресторана вышла группа пьяных каппелевцев. Один из них, задев Христину плечом, нагло уставился на нее.

Христина вошла в тамбур. В вагоне сидеть не хотелось: там было накурено, пахло сырой одеждой, портянками, как обычно в общих вагонах.

Взглянув еще раз на перрон, девушка вздохнула с облегчением. Каппелевцев не было. Недалеко у стены вокзала толпилась группа солдат. На усталых, давно небритых лицах лежала печать безразличия ко всему. До отхода поезда оставалось минуты три. Христина снова вышла на перрон, посмотрела по сторонам, подошла к широкой доске расписания поездов и, вынув какую-то бумагу, сделала вид, что сличает запись. Раздался звук паровозного гудка. Обронив в спешке лист недалеко от солдат, Христина вернулась в вагон. Поезд набирал скорость.

Вскоре один из солдат поднял оброненный Христиной лист бумаги и стал читать. Кинув быстрый взгляд на опустевший перрон, произнес чуть слышно:

— Прокламация.

— А ну-ка, читай, — окружив его плотным кольцом, солдаты придвинулись ближе.

— «Солдаты и казаки!

Доколе вы будете воевать? Доколе вы будете разорять Россию? Доколе вы будете мучить себя и равных себе рабочих и крестьян. Они не хотят отдавать свою землю помещикам, свои фабрики капиталистам, они не хотят быть рабами царских офицеров и генералов.

…Мы воюем с помещиками, капиталистами, с царскими генералами и офицерами, со всеми, кто сотни лет держал русский народ в рабстве.

Руку, товарищи солдаты и казаки!

От вас зависит ваше счастье и счастье страны!

Мы ждем вас к себе как друзей, как истинных сынов страдающего народа.

Солдаты молча переглянулись. Разговаривать о политике на вокзале опасно. Заскорузлыми пальцами чтец аккуратно сложил листовку вчетверо и, положив ее на скамью, отошел к товарищам.