Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

Волнение заключенных, узнавших о расправе над Новгородцевым, долго не утихало в тот день.

Михаил с трудом дотянулся до койки и лег. Через стену соседней камеры, где сидел Виктор, послышался перестук. Новгородцев приподнял голову:

— Крепись, Михаил: свобода близка! — методично выстукивал Виктор.

Дорого слышать в такую минуту слова утешения от товарищей. Многих уже нет в живых. Старший брат Петр в тюремной больнице. Сошел с ума от пыток Тювякин, лежат пластом от голода Клюшин и Ковальский.

— Когда же это кончится?

— Не падай духом, — слышится стук Виктора. — Свобода близка, — повторяет он. Михаил смотрит на луч солнца, который, проникнув в камеру, вбирает в себя миллиарды пылинок.

Проходит час. В соседней одиночке слышны шаги. Виктор занят вычислением:

— Два шага вперед, два назад. Сколько же можно пройти за день?

Исхудалое, бледное лицо заросло бородой. Кто бы узнал теперь в нем прежнего жизнерадостного студента! Все прошло: и горячие студенческие сходки, задушевные беседы с Русаковым, встречи с Андреем, Ниной. При воспоминании о девушке Виктор остановился и, зажав виски руками, покачнулся.

— Нина… — Словцов подошел к тюремному окну и долго смотрел на яркую полоску света. — Родная, где ты? — Чувствуя, как тяжелые спазмы давят горло, Виктор закрыл лицо руками.

— Минутная слабость… пройдет… — прошептал он и выпрямился. — Будем бороться за новый, солнечный мир! — заговорил он вслух. — Буду жить светлой мечтой. Я знаю, что мир обновится. Надо верить… верить в победу!

В морозный день февраля Виктора неожиданно вызвали в контрразведку. Проходя по тюремному коридору, он крикнул в волчок камеры Новгородцева:

— Прощай, Михаил. Передай привет товарищам!

Сильный рывок конвоира оторвал его от волчка. Михаил отчаянно забарабанил в дверь.

— Товарищ Словцов! — донеслось до Виктора. — Това… — последние слова были заглушены яростной руганью надзирателей, сбежавшихся на шум.

Словцова повели на допрос.

После ряда формальностей, следователь контрразведки, щеголеватый офицер, спросил:

— Я вижу, вы интеллигентный человек… Что может быть у вас общего с большевиками?

— Это мое дело, — сухо ответил Виктор.

— Мы дадим вам возможность искупить вину. Допустим, вы поступите добровольцем в нашу армию, мы направляем вас в офицерскую школу, перед вами открывается блестящее будущее.

— Благодарю, — усмехнулся Виктор, — свои политические убеждения я не меняю.

— Подумайте, я вам дам достаточный срок для размышлений. Кстати, может, вы припомните имена челябинских коммунистов? Мы знаем, что одно время вы были в аппарате губкома РКП(б).

— На роль провокатора я не гожусь, — с достоинством ответил Словцов.

— Как бы вам не пришлось об этом пожалеть! — Следователь нажал кнопку звонка.

— Отведите в камеру номер три, — приказал он появившемуся в дверях егерю, показывая глазами на Виктора.

Втолкнув Словцова с помощью второго егеря в каменный мешок, часовой закрыл тяжелую железную дверь на засов. Виктор сделал попытку встать во весь рост, но низкий свод камеры придавил его книзу.

Можно было сидеть, упираясь лбом в дверь. Словцов в отчаянии забарабанил кулаками в железо. В коридоре по-прежнему слышались мерные шаги часового. Через час ослабевший Виктор впал в полузабытье.

Утром загремел засов, и Словцов вывалился через открытую дверь лицом на пол. Так продолжалось два дня. Виктору казалось, что он начинает сходить с ума. На третий день его поместили в обычную камеру.

Избитую Нину Дробышеву под усиленным конвоем отправили в Челябинск, бросили в камеру сырого подвала контрразведки.

Сделав попытку подняться, девушка закусила губы от боли, по телу пробежала мелкая дрожь. Она ползком добралась к железной кровати. Уткнувшись лицом в грязный тюфяк, закрыла глаза.

В коридоре слышались шаги часового. Холодная, противная крыса, быстро перебирая лапками, пробежала по груди девушки и скрылась под кроватью.

Нина в страхе подобрала ноги и прислонилась спиной к стене.

С писком метались крысы на полу камеры, прыгали на кровать, скрывались. Нина поспешно закрыла ноги тюфяком и, съежившись, притихла в углу.

Контрразведчики надеялись, что Дробышева начнет колотить в дверь, просить пощады. Но в камере было по-прежнему тихо, и встревоженный часовой припал к волчку.

Заключенная сидела в углу, подперев голову рукой.

Загремел засов, и яркий свет фонаря осветил камеру.