Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

Василиса Терентьевна, поглядывая на него из-за самовара, думала: «С виду степенный, а стрекочет, как сорока».

Агнии гость понравился. Оживленно беседуя, Тегерсен не заметил, как вошел Никита Захарович и хмуро посмотрел на гостя.

«Хлыст из благотворительного общества», — недружелюбно подумал Фирсов и сухо поздоровался.

— Мартин-Иоган Тегерсен!

Лицо хозяина преобразилось. Он заговорил радостно:

— Дорогой ты мой, да каким ветром занесло тебя к нам? Вот не ждали, вот не ждали! Мать, принеси-ка нам бутылочку рейнвейна, — и, поманив жену за дверь, сказал на ухо: — Ту, что со спиртом!

«Дрянный рейнвейн. На следующий раз надо привезти с собой хорошего вина», — думал датчанин, выпив рюмку.

Никита Захарович догадывался о причине приезда датчанина в Марамыш и держался настороженно.

Учтиво раскланявшись с женщинами, Тегерсен ушел вместе с хозяином в кабинет.

— Поговорим о деле. Мой акционер господин Брюль ошшень озабочен состоянием маслодельных заводов. Он мне поручил разговаривайт с вами, Никит Захарович, и о судьбе консервного завода. — Стараясь выражаться более правильно, Тегерсен говорил медленно. — Ваша политик ошшень умно. Диктат на молочном рынок вызывайт нашей фирме кризис. Господин Брюль и я думайт продать маслодельный заводы вам.

— На каких условиях, Мартын Иванович?

— На условий их балансовой стоимости… — Тегерсен выжидательно умолк.

— В бухгалтерии человек я несведущий. Вся она у меня здесь. — Никита вынул из кармана небольшую записную книжку: — У вас четырнадцать заводов в Зауральском и Петропавловском уездах. Видел я их. Цена им не больше восьми тысяч каждому, включая погреба, надворные постройки и оборудование. Стало быть, если их взять все вместе, то получится… — Никита, найдя нужную запись, заявил: — Сто двенадцать тысяч. Из них я делаю скидочку, и тысяч восемьдесят можете получить при условии, если половина дивиденда от консервного завода пойдет мне…

Несмотря на врожденное спокойствие и привычку не терять самообладания при коммерческих сделках, Тегерсен порывисто вскочил:

— Никит Захарович, прощайт мое слоф, ведь это, это… как по-рюсски, разбой!

— Что ж, раз мои условия вам не подходящи, гневаться не надо, — ответил спокойно Фирсов, — но молоко пойдет в артели, ваш консервный завод мясо не получит, — сказал он жестко и отвернулся от бегавшего по комнате Тегерсена. — Могу добавить, что Промышленный банк, где хранятся ваши векселя, на днях их должен опротестовать. Выбирайте любое.

— Ми подумайт. Ответ ей получите через три дня. До свидания. — сухо поклонившись, Тегерсен вышел. Спускаясь с крыльца, он увидел Агнию и с кислой улыбкой приподнял шляпу: — До свидания!

Через несколько дней Никита получил от фирмы «Брюль и Тегерсен» письмо, в котором акционеры, соглашаясь с условиями Фирсова, приглашали его в Зауральск для уточнения деталей их будущей совместной деятельности.

Став полноправным пайщиком фирмы датчан, Никита Захарович всю силу своего капитала обрушил на союз маслодельных артелей. Затихнувшее взвинчивание цен на молоко вспыхнуло вновь, и мелкие артели с кустарным производством стали лопаться одна за другой, как мыльные пузыри.

Захватив сырьевые рынки Зауралья, Фирсов стал протягивать цепкие руки к лесопильным заводам в Верхотурье.

К Устинье присватался вдовый казак из станицы Зверинской Евграф Лупанович Истомин. Она отказала, хоть ей и льстило сватовство серьезного, почитаемого всеми человека.

Осенью Епиху, Оську и Федотку взяли в солдаты.

Епиха, прощаясь с сестрой, посмеивался:

— Засидишься в девках до конца войны, Осипу потом тебя пропью…

Поплакала Устинья по брату, погоревала и по Осипу: хоть и баламутный парень, но все же до встречи с Сергеем они всегда были на игрищах вместе.

Перед отъездом ребята зашли к Григорию Ивановичу.

— На службу царскую? — спросил Русаков и внимательно посмотрел на рекрутов.

— А ну ее к ядреной бабушке, — махнул рукой Федотко.

Ребятам тяжело было расставаться с Григорием Ивановичем, которого они полюбили. Грустно было и на душе у Русакова: эти простые, доверчивые парни стали близки и дороги ему.

— Жили мы хорошо и дружно, — начал он тихо и, помолчав, обвел взглядом притихших гостей. — Скоро вы наденете солдатские шинели, и, кто знает, может быть, вас заставят стрелять в таких же рабочих, как я.

Пылкий Федотко вскочил на ноги.

— Чтоб я стрелял?! Григорий Иванович, да за кого ты меня считаешь? Неуж враг я тебе? — В голосе Федот-ка послышалась обида. — Да я морду набью, кто поднимет винтовку на рабочего брата. Во! — Осокин завертел увесистым кулаком.