Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

— А если он заподозрит неладное и откажется? — резонно заметил кто-то.

— Тогда надо с утра послать в лог Герасима. Пускай в кустах проследит, где он прячется. Как ты думаешь, Герасим? — обратился Подкорытов к сидевшему у окна Ераске.

— Что ж, можно, мне не впервые. Раз мертвеца поймал, а живой от меня не уйдет. Только вот что, Осип Матвеевич: не пожалей для начала ягненка да шкалик молока с соской.

— Зачем?

— Это уж мое дело, — уклончиво ответил бобыль. — Марья пускай твою инструкцию сполняет, я ее знать не знаю.

— Винтовка тебе нужна?

— А как же! Патрончиков с обойму. Чтоб было полное боевое снаряжение.

— Хорошо, выдадим.

В полдень Марья вышла к Татарскому логу. Часа за два другой дорогой к логу шагал Ераска в облезлом треухе на голове. Подоткнув полы домотканого армяка за опояску, чтоб не мешали, он погладил за пазухой ягненка и сказал ласково:

— Погоди, дурашка, как спустимся в ракитник, дам тебе молока, чтоб сидел спокойно, — поправив висевшую за плечами винтовку, он зорко оглядел местность.

Татарский лог — неширокая побуревшая равнина, прорезанная глубокой балкой, сплошь заросшая тальником.

«Марья пойдет дорогой посредине лога. Мне надо взять правее, — размышлял Ераска. — На-ко, пососи». Ераска сунул рожок ягненку и стал спускаться в лог. Выбрав удобное для наблюдения место, он привязал ягненка недалеко от себя и, сняв винтовку, стал ждать. В логу было сумрачно и сыро.

Показалась Марья. Остановилась у спуска, пристально посмотрела по сторонам.

Мокшанцев вырос перед ней неожиданно.

— Никто тебя не видел?

— Как будто нет. Мужики за сеном собрались ехать.

— Ладно. Хлеб принесла?

Женщина передала узелок Мокшанцеву. Тот направился в кусты, Марья последовала за ним.

— Свиней кормила? — опускаясь на землю, спросил Федор.

— Сделала, как велел.

Заимщик положил возле себя обрез.

— Что там слышно? — кивнув в сторону коммуны, спросил он.

— Коммунисты уехали в город. Идут разговоры, что вместо коммуны будет у нас колхоз.

Федор гмыкнул, махнул досадливо рукой.

— А-а, все едино… Слушать неохота.

— Сегодня придешь? — после короткого молчания спросила Марья и вздохнула, вспомнив невольную связь с этим человеком. Тут же внезапная радость заполнила ее: «Поймают тебя, пакостника! Да я только жить начала, а ты вздумал добро наше переводить? Жизнь мою пачкать?!» — Ей хотелось ударить его по лицу, закричать от ненависти.

По-своему поняв ее волнение, Мокшанцев лукаво усмехнулся:

— Не знаю, погляжу: может, буду, может, нет.

— Ну, однако, я пойду, а то на ферме хватятся, свиней опять кормить надо, а ключи-то от кладовки у меня, — заторопилась Марья и поднялась.

— Ладно, иди с богом, только другой раз долго у окна меня не держи.

Мокшанцев стал спускаться в лог, Марья пошла своей дорогой. До слуха Федора донеслось слабое блеяние.

«Ягненок где-то бродит. Как он попал сюда? Стащил кто-нибудь…» — Мокшанцев начал осторожно раздвигать кусты. Похожий на детский плач крик ягненка повторился. Увидев человека, ягненок доверчиво сунулся мордочкой в его сапог. Поставив возле ближнего куста обрез, Мокшанцев стал отвязывать его от ракитника.

— Пригодится на жаркое. Ишь какой сытый.

Резкий пинок свалил заимщика с ног. Отбросив в сторону обрез бандита, Ераска поднял винтовку и крикнул свирепо:

— Руки вверх!

Поднимаясь, Федор сунул руку за пазуху и, выхватив нож, бросился на Ераску. Тот отскочил и ударил его прикладом по голове. Мокшанцев, выронив нож, рухнул. Обрезав бечевку от ягненка, Ераска скрутил руки заимщику и стал ждать, когда тот очнется. Ягненок подошел к Ераске и, приподняв длинные ушки, жалобно проблеял.

— Погоди маленько, вот очухается волк, тогда и домой.

Мокшанцев приподнял голову, посмотрел тусклыми глазами на Ераску и вновь опустил ее к земле.

— Хватит прохлаждаться. Пора вставать.

— Не могу, сил нет, — Федор стер плечом струившуюся кровь со щеки. — Помоги…

— Ишь ты, захотел от кошки лепешки, от собаки блинов! Подымайся, а то как огрею прикладом, что волком взвоешь.

Мокшанцев, кряхтя, поднялся.

— Шагай, — скомандовал Ераска и, не выпуская из рук винтовки, повел пленника из логова. За ними, ковыляя на слабых ногах, шел ягненок.

В июльский день тысяча девятьсот двадцать пятого года с железнодорожной станции по тракту на Марамыш бойко бежала пара лошадей, запряженная в тарантас. Расстегнув китель, слегка откинувшись на сиденье, пассажир, одетый в военную форму, внимательно оглядывал местность. Высокий лоб, прорезанный тремя глубокими морщинами, когда-то мягкие черты лица, погрубевшие от фронтовой жизни, придавали ему сосредоточенное и властное выражение. По тому, с каким интересом он всматривался в поля и в перелески, обращаясь порой с односложными вопросами к ямщику, можно было понять, что военный хорошо знал эти места.