Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия

— Дороня! — заметив Третьякова, крикнул он. — Зайди. — Открыв створку, Шемет помахал всаднику рукой. Дороня соскочил с коня.

Подросток с льняными волосами, одетый в пиджак с чужого плеча, превратился в эти годы в красивого юношу с открытым умным лицом, с достоинством носящего форму. Вот он подтянулся, оправил одежду и быстро поднялся по ступенькам крыльца.

— Прикрой плотнее дверь и садись ближе, — распорядился Шемет. — Тебе известно, что в районе станицы Усть-Уйской появилась голубая банда? — опросил он.

— Да, я знаю об этом.

— Слушай дальше. Недавно в укоме партии о тебе был разговор. Как я помню, одно время ты был в партизанском отряде Русакова.

— Да. Вы, Василий Александрович, были у нас начальником эскадрона.

— У тебя хорошая память, — улыбнулся Шемет. — Так вот, Русаков отозвался о тебе как об опытном разведчике.

— Ну, какой у меня опыт, — смутившись, ответил Дороня. — Просто выполнял задание и все.

— Теперь тебе даем новое поручение: разведать местонахождение банды, сообщить об этом при первой же возможности Усть-Уйскому военкому Новгородцеву… Какое-то время будешь находиться в его распоряжении. Когда нужно, мы тебя вызовем. Сейчас я напишу Новгородцеву письмо. — Василий взялся за бумагу.

— Когда выезжать?

— С утра. Береги себя. Не забывай, что лезешь в волчью пасть.

Дороня вышел. Садясь на коня, подумал: «Не забыл меня Григорий Иванович, помнит. А задание выполню… выполню…»

Проводив глазами Третьякова, Шемет опустился на стул. На душе было неспокойно: «Рано Дороню политруком назначили. Но и то сказать, бурно растет парень. Умен, находчив. Вернется ли живым!»

Скрипнула дверь. На пороге стоял человек, одетый в легкий парусиновый пиджак и широчайшие шаровары с лампасами. Круглое, как арбуз, лицо с маленькими плутоватыми глазками выражало угодливость. Приложив руку к форменной фуражке, козырнул:

— Здравия желаем.

— Вы — председатель совета? — спросил сухо Шемет.

— Так точно. Чем могу служить? — председатель не спеша повесил пиджак на торчавший в стене гвоздь.

— Коммунист?

— Член Российской коммунистической партии большевиков, — усаживаясь за стол, ответил тот с готовностью.

— Как вы могли допустить беспорядки в станице? — Шемет в упор посмотрел на председателя. — Больше того, спрятаться, когда вся станица бурлит?

— Провиночка есть, это правильно. Действительно, пошумели бабы немножко, но ошибочку поправим. Дело пустяковое.

— Почему вы как председатель станичного совета не предупредили ошибку? — Шемет с трудом сдерживал охвативший его гнев: — Задержать отправку хлеба рабочим вы считаете пустяками?

— Согласен, заминка вышла, — заерзал тот на стуле. — Не сумлевайтесь, все будет в аккурате…

— Очевидно, нам придется разговаривать по этому вопросу в уездном политбюро, — поднимаясь со стула, сердито сказал Шемет. — А теперь устройте меня на ночлег.

Председатель поспешно сорвал пиджак и, забежав вперед, предупредительно открыл дверь:

— Это можно-с. Тут недалеко подходящая квартирка есть.

На улице было темно. Деревья и постройки тонули во мгле. Остановившись возле какого-то дома, спутник Шемета произнес:

— Вы тут постойте, я узнаю насчет комнаты. Здесь приезжие завсегда останавливаются.

Ждать его пришлось недолго.

— Заходите. Комната как раз свободна.

Нащупав ногой ступеньки, Василий поднялся на крыльцо. В ярко освещенных сенях стояла Луша, приподняв лампу и приветливо улыбаясь.

Первой мыслью Шемета было вернуться в станичный совет: хозяйка дома — жена бандита. Зачем председатель привел его сюда?

Отступать было поздно. Василий решительно шагнул следом за хозяйкой.

— Заходите, Викентий Захарович, — кивнула та.

— Благодарствую. Тороплюсь домой, — ответил председатель.

— Постойте, — рука Шемета приподнялась. — Скажите начальнику охраны, чтобы выслал ко мне связного.

— Скажу, — ответил с готовностью Викентий и, сделав какой-то знак Луше, вышел.

Хозяйка провела постояльца в комнату.

— Похлопочу насчет ужина, — Луша вышла на кухню, поспешно открыла окно.

— Здесь я, здесь, — послышался приглушенный голос Викентия.

— Ну, как он? — шепотом спросила Луша, кивнув головой на комнату.

— Лют, как зверь. В уездное политбюро грозил меня потащить.

— Ничего, у меня будет ласковый.

— На тебя вся надежда, Лукерья Егоровна. Боюсь, как бы партийный билет не отобрали. Выручай, голубка.

— Ладно. Утре приходи. Не забудь четверть самогонки прихватить. Пить будем трое.