Валентин Овечкин - Том 2

Андрей. Еще днем прочитала?

Вера. Ну да. Часов в шесть.

Андрей. Как раз в шесть у нас началось собрание…

Вера. Я как прочитала, хотела прямо бежать к тебе в МТС!

Андрей. Чего ж не побежала?

Вера. Но меня бы не пустили на собрание, я же беспартийная.

Андрей. А Семена Ильича пустили…

Вера. А, вон кто вам ее принес!.. Ну и как он — успел?

Андрей. Успел. Еще никто никаких решений не предлагал…

Вера. Зачем же обманывать — исключи-или! Так я тебе и поверила! Я тебя услышала, когда ты еще вон за теми деревьями шел. Ты шел и насвистывал что-то веселое. Если б исключили — не насвистывал бы!

Большая пауза.

Ну что ты замолчал?.. А ночь еще светлее, чем тогда была. Когда мы с тобой гуляли последний раз. Луна больше стала. Видишь, вон под тем берегом далеко-далеко маленький огонек сверкнул? У самой воды. Что это такое? Погас.

Андрейпожал плечами.

Вероятно, рыбак сидит. Закуривал. Или на лодке кто-то катается. Вот бы сейчас на лодке покататься! А у Аннушкиного отца есть лодка, он рыбак. Я знаю, где они лодку прячут. Вон в тех камышах. Можно взять у Аннушки ключ… Чего замолчал? Вот ты какой! Значит, тебе нужны сочувствующие только когда тебе худо? А когда у тебя праздник, радость — никто не нужен, ни с кем не хочешь своею радостью делиться?.. Мне эти дни было очень плохо, Андрей, тоскливо. Как мы тогда глупо расстались! Вероятно, и я сказала тебе что-то не то. Прости! (Взяла Андрея за руку.) Я тебя тогда еще час ждала за углом, и ты не пришел. Ты, оказывается, злой!.. Ну не молчи! Расскажи, что было на собрании.

Андрей. Что там было… Что могло быть после газеты? Мне — ничего.

Вера. А Лошаков? Как он там крутился? Вероятно, смешно было?

Андрей. Да, смешно…

Вера. Победитель!.. Как все хорошо кончилось, Андрюша! Я так рада за тебя! Говорила я тебе: правда свое возьмет!

Андрей. Говорила… Трудно мне сейчас рассказывать о собрании, Вера.

Вера. Ну о чем-нибудь другом расскажи… Перебрался на другую квартиру?

Андрей. Да.

Вера. Рядом со старой, в том доме, что показывал мне?

Андрей. Да.

Вера. Лучше на новой квартире?

Андрей. Лучше.

Вера. Хозяева — хорошие люди?

Андрей. Хорошие.

Пауза .

Вера. Ты не хочешь со мною разговаривать. Я уйду. (Встала).

Андрей (удерживает ее) . Нет, посиди.

Вера (садится) . Так и будем сидеть? «Я нашла себе милого, он молчит, и я ни слова…» Нет, верно, Андрей, ты какой-то себялюб. Только своими мыслями и занят, все о себе думаешь, о своем… Ты меня не любишь и не любил. Просто я немножко приглянулась тебе.

Андрей. Нет, не немножко…

Вера. Раз ты все что-то взвешиваешь, оцениваешь, значит, не любишь. Любовь, говорят, слепа, не рассуждает… Если заметил у девушки в характере что-то плохое, значит, надо оттолкнуть ее от себя? Уходи, я — хороший, ты — плохая, не хочу с тобой знаться! Так? Конечно, это эгоизм!.. Я, может, не такая умная, как ты, чего-то недопонимаю. Ну что ж, перевоспитывай. В Китае вон даже капиталистов перевоспитывают.

Андрей. Ты испугалась, что тебе со мной будет трудная жизнь.

Вера. А, ты все о том же… Я попросила у тебя прощения за тот вечер, чего тебе еще надо. Девушка просит у тебя прощения.

Андрей. За что прощения просишь, Вера? Ты не на ногу мне наступила… (Взял Веру за руку.) А может, это все зря? Зачем мы здесь сидим с тобою? Ничто ведь не изменится. Я таким и останусь, какой есть.

Вера. Все течет, все изменяется. И люди меняются… Был один — ничего не боялся, рисковал. А будем вместе — семья, ответственность…

Андрей. Вон что!.. Нет, на это, Вера, не надейся. Нет, не надейся!..

Вераотняла руку. Большая пауза.

Я вот расскажу тебе одну человеческую историю. Послушай… Была у нас в институте преподаватель физики Надежда Николаевна Кириллова. Ее муж, летчик, отправился в тридцать шестом году добровольцем в Испанию. Там его самолет сбили. Воевал в пехоте, до конца. Ну, чем кончилось в Испании, ты знаешь. Франция дала убежище тем добровольцам, кто остался в живых. Только называлось — убежище, на самом деле — тюрьма, каторга. Попал он в Африку, в Алжир, на рудники. Потом работал во Франции на заводах. Потом — война, оккупация. Забрали его немцы в лагерь. Из лагеря он бежал, добрался до горных районов, встретил французских партизан. Они приняли его в отряд. Пришли американцы, других, кто был с ним, распустили по домам, его, как русского, — в лагерь. И война кончилась, а он еще три года сидел за проволокой в американских лагерях. Вот жизнь у человека! Тринадцать лет не видела его Надежда Николаевна. За все время три письма она получила от него — каким-то чудом дошли. В письмах он ей одно писал: я на чужой земле, но родине своей не изменил, ты знаешь меня, каким я был, верь, что я и сейчас такой. И она верила. Могла бы отречься. Не знаю, мол, что он там делает за границей, может, в иностранное подданство уже перешел. Не хочу быть связанной с подозрительным человеком, жизнь себе портить из-за него. Ее ведь и с преподавательской работы снимали, за мужа. Нет, верила и ждала. Когда передали его американцы нашим пограничникам — что ж, опять взяли его в лагерь, для проверки. Голый человек, на лбу ничего не написано, говорит, что был там-то и там-то, доказательств никаких. А может, власовец? Или завербованный? И вот оттуда же, в сорок девятом, сообщили Надежде Николаевне, где находится ее муж. Поехала к нему. Он дал ей имена, кого мог вспомнить, кто был с ним в Испании и в лагерях. Одни имена, без адреса. Помнил только, из какого города тот человек, из Амстердама или из Марселя. Она немножко знала со школы французский и английский, еще подучила. Писала письма и посылала в разные страны. Ездила в приморские города, просила моряков, которые уходили в дальнее плавание: вот вы будете стоять в таком-то порту — сходите в адресное бюро, узнайте адрес этого человека, напишите на открытке и киньте ее в почтовый ящик, и если он отзовется, придет к вам на корабль, запишите все, что он расскажет о муже и пришлите мне туда-то. И что ж ты думаешь, Вера! Получила много писем в ответ! Помогла ему подтвердить шаг за шагом всё. Так, может, много времени прошло бы — не один ведь он такой, — а с ее помощью быстро выяснилось… Восстановили его в партии, с прежним стажем. Я его видел. Еще не старый. Высокий такой, плечистый. Лицо в шрамах, одна рука повреждена, не сгибается в локте. Работает в гражданской авиации, на земле, диспетчером в аэропорту… Очень я их полюбил, и его, и Надежду Николаевну. Часто бывал у них. Учился у них жить…