Валентин Овечкин - Том 2

— Действительно, загибаешь, Андроныч, — ответил Мартынов. — «От плохого директора меньше вреда, чем от плохого председателя». Это не решение вопроса. Надо, чтобы не было ни плохих директоров, ни плохих председателей!

— Тебе ж разъяснили, Андроныч, — вступил в разговор Юрчик Маслов, — что колхозная собственность есть социалистическая собственность. Нельзя ее отбирать у колхозов, как отбирали фабрики и заводы у капиталистов.

— Это ты об этой самой про… привации?

— Об экспроприации.

— А может быть, нам не жалко с этой собственностью расстаться? Ежели нам самим не жалко отдать ее государству — чего ж сомневаться?

— Тебе не жалко, а другим, может, жалко.

— Не равняй всех по своему сознанию.

— Да переболело уже у всех! Много воды утекло! Не бегает нынче мужик на колхозную конюшню погладить свою бывшую кобылу. Он уже и забыл, что вносил в колхоз, уже и кости той кобылы сгнили!

Дед спорил горячо, но подкреплял свои философско-экономические изыскания лишь собственным житейским опытом.

— Или, может, Ларионыч, — повернулся он к Мартынову, — правительство наше опасается, что хлеборобу не по нутру звание «рабочий»? А? Так что ж тут такого страшного? Жил я, скажу тебе, и по гудку. Загудел — вставай, собирайся на работу, загудел еще — перерыв, отдохни, позавтракай, еще раз загудел — шабаш, по домам! Что — гудок? Хорошо! Дисциплина, порядок! Трудовому человеку гудок все одно что старому солдату музыка перед сражением — дух поднимает! А для лодыря опять же подхлест! Ларионыч! Слышь! Вот мужик-единоличник гудка боялся, как черт ладана. Без гудка, мол, вольготнее, развязнее, сам себе хозяин. А разве у него дома не было своего гудка? Ежели он в страду проспал да вышел из хаты, а солнышко уже в дуба, — что соседи скажут про такого хлебороба? Засмеют! На всю округу ославят такого работничка. А жинка кочергой по спине потянет — то не гудок? Ого, еще какой! А не посеял, не скосил вовремя — чего возьмешь в левую руку? Детишки, старики на печи сидят, все просят хлеба! Это тебе что — не гудок?

Мартынов с интересом слушал деда Ступакова.

— Тихон Андроныч! — перебил старика Григорьев-отец. — А ты-то сам не забыл, что вносил в колхоз? Вклад свой помнишь? Акты бережешь? Много имущества обобществил?

— Я-то? Имущества? — оглянулся дед. — Чего спрашиваешь? Не в соседях ли мы с тобой жили?.. Какого бы я лешего обчествил, когда до самого двадцать девятого года по наймам ходил? Три курицы было да гусак с гусыней — вот и все имущество. И тех не уберег от кулацкой смуты. Пока голосовал на собрании, баба увидала, что на вашем дворе свинью смолят, а у Федьки Ковригина, слышит, корову стельную режут, — за топор и порубила им головы. Ничего я не внес в колхоз, извиняюсь. Вот эти руки, — протянул, расставив пальцы, длинные руки в синих, натруженных жилах с ороговевшими мозолями на ладонях. — Две руки, больше ничего.

— Самый передовой элемент! — засмеялся бригадир Бережной. — Ничего не имел, ни о чем не жалеет! С вещевым мешком за плечами, без лишнего груза — за партией, куда поведет! Солдат революции!..

— Кабы у нас в «Красном пахаре» в правлении такие руководители были, как Демьян Опёнкин, — с обидой в голосе закончил дед Ступаков, — я бы этими руками вдесятеро больше сделал для колхоза! Никуда бы не рыпался из родного села, не искал бы лучшего на стороне. Меня даже летуном называли. За что? Кто называл? Те, кто колхозу не давал хода своим разгильдяйством!.. Да я бы работал — во как! Кабы знал, что мой труд — хозяйству в прибыль. И что мое заработанное не пропадет!..

— А вот будет у вас отчетно-выборное собрание — подумайте, хозяева, кого выбрать в правление, чтоб и ваш колхоз стал передовым. Сам приеду к вам на собрание.

Мартынову пришлось долго и обстоятельно разъяснять Тихону Андроновичу, что и в совхозах не делается все само собою, и там по-всякому бывает, и там нужны умные директора, честные бригадиры, дельные парторги, иначе совхоз будет приносить убытки и его хлеб обойдется государству очень дорого; что колхозы могут дать нам, если приложить ума и сил, изобилие продуктов, и к новым формам в сельском хозяйстве, к единому государственному сектору мы придем через изобилие, а не потому, что не сумели чего-то доделать в колхозах.

— Значит, — покашлял в кулак дед Ступаков, — это у меня, по-вашему сказать, левацкий заскок?

— Да, похоже немножко… Хорошо, что сам припомнил, как оно называется.

Все засмеялись.

Мартынов перевел разговор на другое: