Георгий Вайнер: Бес в ребро

– …Чагин? – спросила Рита и засмеялась. – Да ладно! О чем вы говорите? Кого он интересует? Мне лично он – бим-бом. Мне его дела – до фонаря! Подрался, пусть отвечает. Он у нас герой, всемером одного не боится…

– Но Чагин как раз не отвечает, – перебила я. – Он заставляет за это отвечать других.

– О! Это он может! Наш Владимир Петрович – сладкий мужичок, живет и в ухо не дует! – усмехнулась Рита и вдруг с горечью и злостью добавила: – Он бы и мою жизнь просвистал и прособачил, да у меня свой ум есть. Я ему этого не дам!

– А вы давно с ним… – Я замялась, подыскивая соответствующее слово, и от этого сказала самое нелепое: – Дружите?

– Давно дружим! – резко захохотала Рита. – Я с ним шесть лет прожила – он меня присмотрел еще в юношеской сборной. Шесть лет он мне мозг ремонтирует. Чего он мне только не обещал! И в сборную СССР, и поездки за границу – золотые горы, изумрудные реки. Сказал, что жену бросит, на мне женится. Ну, понятное дело, дурочка я была, соплячка – верила. Все наврал, конечно. Он же ведь врунпрофессионал. Врун, болтун и хохотун…

– А зачем же вы с ним тогда общаетесь? – удивилась я.

– А больше не с кем, – печально-уверенно сказала Рита. – Мужиков нет, драма эпохи. Все какая-то шелупень и шушера. Мужику под тридцать, а он все равно молокосос, мумсик. А те, за кого бы я пошла замуж, они, как Чагин, – все женаты. Все хотят погулять, развлечься на стороне. Разговоры, вздохи, любовь, а в десять надо домой мчаться. А я не люблю, когда мне продают ситро за шампанское…

Я смотрела на нее и понимала, как она должна нравиться Чагину – розовая, сладкая, хрустящая, как вафельная трубочка с кремом.

– А вы Ольгу Чагину знаете? – спросила я.

– Знаю, – кивнула Рита и пренебрежительно скривила рот. – Они с моим другом Владимиром Петровичем хорошая пара – веселый людоед и животное, полное грез…

Некоторое время мы шли молча, потом Рита сказала:

– Вот этот мужик, морячок, за которого вы хлопочете – вот он мне понравился. Это настоящий боец, – добавила она уверенно.

– А чем же он вам понравился? – поинтересовалась я.

– Ну, как вам сказать, в нем достоинство есть. Плюнул в него когда Шкурдюк, я посмотрела ему в лицо и обмерла – сколько в нем было боли, стыда, гнева, силы! Господи ты ж боже ж мой, подумала я, убьет он сейчас эту скотину! И дрался когда он с ними, не было в нем страха и злости – он их бил, как карал за низость…

– Но они его посадили в тюрьму за это… – напомнила я.

– Э! Мужик, не сидевший в тюрьме, мало про жизнь знает… Хотя, конечно, не повезло ему.

– А вы не хотите ему помочь?

– А чем я могу ему помочь? Ну, подумайте сами, пойду я с заявлением в милицию? Мол, гуляла с чужим мужем, развлекалась, отдыхала с его дружками, а потом ввязалась в драку? Я ведь сама костей не соберу после этого. Эх, знала ведь я, чувствовала, что из-за Чагина все срамом большим закончится, неприятностями крутыми и позором. Давно ведь уже хотела его выгнать!..

– А что же не выгнали?

– А я уж было в последний раз решила: ну его к черту, не буду больше встречаться. А он каждый раз появляется и словами, как паутиной, облепливает. Поспорю, поругаюсь, посопротивляюсь, а потом думаю: ладно, пойду последний раз. А вот тут и случился скандал…

– Рита, но ведь никого не интересует, чей Чагин муж. Интересует, чтобы вы сказали правду о том, что произошло.

Она остановилась, посмотрела на меня в упор и твердо сказала:

– Этого вы от меня ждете напрасно. Я не большого ума дама, но это соображаю. Мне в этой истории светиться нельзя. Чагин со своим тестем мне за такую правду голову оторвут. Поймите меня тоже, я ведь по спортивным меркам старуха, мне двадцать три, если я попаду в такой скандал, меня потом училкой физкультуры не возьмут. Ни за что, ни про что жизнь свою уничтожу…

– Похоже, только один человек мог позволить ни за что жизнь себе сломать, – вздохнула я. Рита махнула в ответ рукой:

– А! Не сломал, отобьется! Мужик молодой, здоровый, сильный, все перемелется. Как Чагин говорит:

«Пройдут года, мы состаримся, будет потом чего вспомнить». Нет, я вам ничем не могу помочь, – повернулась и ушла, сразу бесследно растворилась в вечерней мгле, и только стук Апеннин по тротуару доносился еще до меня. Проехал троллейбус.

«Нет, я вам ничем не могу помочь»…

Вот и наступило это кошмарное серое утро, которое якобы мудренее вечера. Мудренее оно было только тем, что у меня было в руках объяснение бабки Еловацкой, подробно и грамотно описавшей всю хронологию драки, адрес Риты Терёшкиной и твердое знание, что сегодня пошли вторые сутки содержания Ларионова в тюрьме.