Михаил Стельмах - Повести о детстве - Гуси-лебеди летят. Щедрый вечер

На другой половине ограждения стояли в убогих дедовских шапках старые дуплянки и с десяток ульев, а к ним прижимался свеженький курень. Я соскакиваю с лошади и вдруг замираю на заросшей травой дороге: под жердями с той стороны, на которую густолесье бросило тени, напевая, мелькнула женская фигура. Накинутый на ее плечи цветной платок, поднятые вверх руки и неторопливая походка напомнили мне утренние слова матери. Может, это и в самом деле не женщина, а само лето идет себе загородками, лесами и, напевая, наклоняется к земляничникам и грибным местам, поднимает руки к плодовым деревьям?

Женская фигура исчезает в лесу, а я начинаю присматриваться, не оставила ли она за собой какой-то след. У самой дороги показалась разбросанная кучка молоденьких шампиньонов, дальше кто-то распылил по траве землянику, а за изгородью на белой черешне сочно розовеют ягоды. Мне, может, еще долго пришлось бы рассуждать о том, кто прошел под лесом, но сбоку прозвучал легкий смех.

Я обернулся. У самой изгороди с лукошком в руке стояла черноволосая худенькая девочка лет восьми, глаза у нее карие, с каплями росы, румянцы темные, а губы оттопырились розовым потрескавшимся узелком и почему-то радуются себе. Так почему бы и мне не улыбнуться девушке? Я это охотно делаю, прищурив глаза, в которые насыпалось солнца.

— А я знаю, как тебя зовут, — доверчиво говорит девушка и двумя пальцами перебирает стеклянное с каплями солнца ожерелье.

— Не может такого быть.

— Вот и может такое быть, — показывает черноволосая свои редкие зубы.

— Откуда ты узнала?

— А зимой, помнишь?.. — прыснула она.

— Что зимой?

— Помнишь, как спускался на корыте с холма?..

Теперь мы начинаем смеяться оба, хотя мне не очень приятно вспоминать, чем закончился тот спуск. Но этого уже девочка не знает.

— Я тогда подумала: смелый ты!

— А чего же, — не знаю, что сказать, хотя и приятно становится от похвалы: нашелся-таки хоть один человек, который не осудил меня за тот спуск.

— Хочешь земляники? — протягивает мне полное лукошко, посередине скрепленное прутиком.

Кто бы не хотел полакомиться ягодами, но не подходит парню брать их у девочки, и я равнодушно говорю:

— Нет, не хочу.

— Бери, я еще наберу. Здесь ее много.

Тогда я сбиваю в лукошке верхушку и высыпаю ягоды в рот.

— Правда, вкусные?

— Вкусные. — Наконец пускаю самопасом в лес лошадь. — А как тебя зовут?

— Любой.

— И что ты здесь делаешь?

— За пасекой присматриваю.

— Сама?

— Сама-одна, — посеревшие губы девушки погрустнели, а бровки стали такими, как будто кто-то начал нанизывать их изнутри.

— А где же твои родители?

— Мать дома возятся, а отец пошли на закладку дома. Наверное, поздно придут за мной.

— А ты не видела, что за женщина недавно в лес пошла? — машу рукой на тот край загородки.

— В цветастом платке?

— В цветастом.

— Это моя тетя Василина, — сразу прояснилось лицо Любы. — Она так хорошо умеет петь и выводить. А дядя поедом ест ее за песни, чтобы не манила людей на голос.

— Вот как! — Опять отплыла от меня сказка, и стало жалко тетю Василину, которую угнетает вреднючий дядька. Лучше бы она была этим настоящим летом, что идет по земле и творит свои чудеса.

— Ты не хочешь посмотреть на наш курень? — трогает меня за рукав Люба.

— А что там есть?

— Ничего такого, но мне славно, а вечером уютно. Ты ягоды приехал рвать?

— Откуда ты знаешь? — удивляюсь я.

— Знаю, — таинственно говорит девушка. — Кто-то мне в лесу шепнул на это ухо.

— Кто же тебе шепнул на это ухо?

Мои слова смыли таинственность с лица Любы, и она, не выдержав игры, весело фыркнула:

— Марьяна сказала. Она вчера у нас рвала попу черешни и замолвила перед папом словечко за тебя. Правда, она славная?

— Очень славная, — соглашаюсь я.

— А видел, как она вышивает красиво?

— Видел.

— Она как-то у нас немного вышивала, и не девичью, а мальчуковую сорочку. Пожалуй, у нее уже есть молодой.

— И это может быть, — говорю я немного с сожалением, потому что жалко будет, если кто-то заберет Марьяну и я ее больше не увижу.

— А у нас дома есть козленок, — девушке все хочется рассказать мне. — Папа зимой нашел его с перебитой ножкой.

— А у нас автомобиль был.

— Автомобиль? — не верит девушка и широко смотрит на меня. — Может, не автомобиль, а чертопхайка?

— Нет, самый настоящий, на четырех колесах, автомобиль, — радуюсь, что мне есть чем удивить девушку.

Да и не только ее! Когда надо сбить спесь кому-то из хвастунишек, я всегда побеждаю их бывшим автомобилем, который был у нас целых два дня.