Алексей Мусатов: Надежда Егоровна

© Издательство «Московский рабочий», 1974 г.

Она обычно вставала чуть свет, с первым грохотом подвод, въезжающих в город. Бесшумно с плетенкой в руках выходила из дому, покупала на рынке молоко, мясо, картошку, готовила завтрак и только тогда, подняв шторы в спальне, будила Никитку и Федора Петровича:

— Ну, дети мои, пора и совесть знать!

Федору Петровичу Звягинцеву нравилось, что у него такая простая жена. Он любил ее называть мамочкой, Егоровной. В выходные дни из Москвы приезжали друзья, пили настоенную Надеждой Егоровной на травах водку (Федор Петрович именовал настойку «мамочкиным снадобьем») и отдавали должное приготовленным ее руками закускам. Федор Петрович усаживал жену рядом с собой, чокался с ней, целовал ее шершавые, в следах порезов и ссадин руки и, тучный, седеющий, шептал ей на ухо:

— Хорошая ты моя… Лучше всех!

Гости улыбались, кричали «горько». Федор Петрович поднимался и оглядывал всех с победным видом:

— Поцелуемся, что ли, мамочка! На страх врагам!..

Надежда Егоровна поправляла спадавшую на лоб прядь волос, брала мужа за голову и с серьезным видом троекратно целовала его в губы.

Но порой Федору Петровичу становилось неловко перед приятелями: их жены жили весело, шумно, бегали по ателье мод, магазинам, посещали концерты, ездили в Москву в театры. А Надежда Егоровна жила тихо, однообразно, из дому почти не отлучалась, сама мыла полы, стирала белье, своими руками вскапывала огород, точно только в этом и заключалось ее призвание.

А ведь они когда-то вместе работали в детском доме; жена была живая, неугомонная, легкая на подъем.

— Ты у нас точно Золушка! — смеялся Федор Петрович и уговаривал жену нанять домашнюю работницу, какую-нибудь тихую, скромную девушку из деревни.

— А зачем? — пожимала плечами Надежда Егоровна. — Тихую — ее учить надо. Бойкая попадется — хлопот не оберешься.

Федор Петрович хмурился и жаловался сыну:

— Что скажешь, Никитка? Мамка-то у нас какая… все сама, все сама.

— То и скажу: мамке помогать надо.

— А ведь идея! — обрадовался Федор Петрович. — Давай-ка установим разделение труда. Я, к примеру, по утрам за молоком на базар, ты в булочную за хлебом… А ведь идея!

Все же ему было жалко, что Надежда Егоровна живет так ровно, обыденно, серо. Временами ему хотелось, чтобы жена была требовательнее к нему, строже. Увлекалась хотя бы чем-нибудь или настаивала, чтобы они покинули этот тихий городишко, переехали жить в Москву.

Но Надежда Егоровна ни на что не жаловалась, была неизменно скромна, непритязательна, заботлива к нему и к Никитке.

Как-то раз, проводив приятелей на вокзал, Федор Петрович подошел к своему дому и заглянул в окно. Жена занималась на кухне своим обычным делом: мыла посуду, собирала с тарелок остатки еды, очищала пепельницы от окурков. Но вот она присела на стул и, опустив вниз натруженные руки, долго смотрела прямо перед собой.

Федор Петрович вошел в кухню:

— Надежда! Что с тобой? Уж не заболела ли?

Надежда Егоровна вздрогнула, поднялась и, подойдя к умывальнику, плеснула в лицо пригоршню холодной воды.

— Ничего, Федор, ничего… — И скрылась в своей комнате.

В эту ночь Федор Петрович долго не мог заснуть. А утром, за чаем, погладил жену по спине и заглянул ей в глаза:

— Погоди, мамочка! Мы летом такое турне устроим…

Надежда Егоровна удивленно подняла голову:

— Ну что ж… С Никиткой и поезжайте. Он давно мечтает.

— Нет, нет! — запротестовал Федор Петрович. — И ты с нами. Отдохнешь. Мир посмотришь… себя покажешь…

Летом Звягинцевы поехали на Урал. Федор Петрович хотел, чтобы поездка была интересная, с удобствами: встречи с молодежью, литературные выступления, неторопливый осмотр достопримечательностей. Как-никак, у него было литературное имя, и его роман о старателях хорошо знали на Урале. Но жена попросила, чтобы поездка была попроще.

Они проехали на маленьком пароходике до Чусовой, там сели в лодку, прошли на веслах всю Чусовую, потом с рюкзаками за плечами двинулись по Северному Уралу: гора Благодать, Горюч-камень, Надеждинские прииски. Каждая пядь земли была памятна Федору Петровичу, будила воспоминания: здесь он работал в молодости, здесь собирал материал для книги рассказов об Урале, вот эти места описаны им в романе «Золотая россыпь». Никитка смотрел на отца как завороженный. После отцовских рассказов путешествие становилось особенно увлекательным. Да и вообще отец оказался настоящим мужчиной: отлично стрелял из ружья, мог без устали лазить по горам и даже показал, как надо ловить руками молодых голавлей.