Федор Панфёров - Волга - матушка река. Книга 1. Удар

Степи стелились ровные и горели свежими, только что вышедшими из-под снега разноцветными коврами трав: полынком, зеленой до черноты солянкой, ковылем, густо-зелеными побегами, напоминающими прутья.

Временами на глухих степных дорогах попадались сизые солончаки, заполненные водой. «Газик» проносился через такие лужи, брызжа так, как брызжет заяц, бегущий через болота, когда не видно самого зайца, а только какой-то комочек, весь в буре брызг. И тут — самого «газика» не было видно, а только что-то несется среди водяных брызг. За «газиком» плавно, по-серьезному, медленно и упорно шла «Победа». Она напрягалась, мотор ревел, за колеса, казалось, кто-то вцепился и держит, но под руководством Ивана Петровича, который каким-то шестым чувством направлял ее туда, куда надо, вовсе не следуя по пути «газика», машина вдруг как будто отрывалась от невидимых цепей, придерживавших ее, вся встряхивалась и свободно, играючи, неслась по степной дороге, наседая на пятки «газику».

— Давай, давай, — гудя, подгоняя «газик», кричал Иван Петрович, вдохновленный одобрением академика.

— Вы и правда мастер своего дела. Через какую топь проскочил.

— Я думал, засядем, — изумлялся вместе с академиком и Аким Морев.

Пошли глухие, нежилые места, изредка только попадались журавли-колодцы, и они пробуждали у путников отрадное чувство: колодцы — признаки жилья…

Уже наступают сумерки; все становится крупнее: укрупнились как-то травы, ложбины, кусты таволги — жесткие, как проволока, стога же прошлогоднего сена, почерневшие и мрачные, высятся безоконными домами.

«Газик» со всего разбега подскочил к стогу, круто развернувшись, фыркнул и замер. Следом за ним остановилась и «Победа».

— Ну, что? — крикнул Аким Морев, веселыми, озорными глазами посматривая на Астафьева.

— Сейчас… пойдем, — ответил тот, тоже волнуясь, и, взяв Акима Морева под руку, повел его за стог сена, говоря: — Смотрите, Аким Петрович.

Перед ними виднелась цепочка лиманов, или, как их тут еще называют, саги. Они, эти лиманы — саги, — были залиты весенней водой и рыжели по краям, словно тронутые ржавчиной или потускневшей охрой. Тут и там чернели островки, заросшие прошлогодней травой-колючкой.

Как только Аким Морев и Астафьев появились у стога, так с ближнего лимана — в сорока — пятидесяти метрах от стога — поднялось неисчислимое множество разнообразной утки: кряква, чирки, широконоски, шилохвосты, гоголи. Отлетев, как туча, они опустились неподалеку, на следующий лиман, где, казалось, и присесть-то негде: так тот лиман был забит дичью.

— Эх! — вскрикнул Аким Морев. — Почему мы сразу ружья не прихватили?

— Успеем, Аким Петрович. Давайте переодевайтесь и пошли на островок.

— По воде?

— А то? Не по воздуху же, — и Астафьев, подойдя к машине, разложив ружье, сам первый начал переодеваться.

Сумерки спускались, как всегда в степи, быстро; предметы еще больше укрупнились, водяные пространства как-то удлинились, и вода стала неприступно пугающей.

— Ну, Аким Петрович… с богом, — пошутил Иван Петрович, беря ружье и патроны, желая помочь Акиму Мореву переправиться на островок. — Вы на какой?

— Помогите академику, — шепнул Аким Морев, хотя ему самому впервые приходилось идти по талой воде и он побаивался ее.

— Аким Петрович, — вмешался Астафьев. — Я думаю, Иван Евдокимович пусть садится вот на тот островок. Иван Петрович, отведите его. Засаду устрой. Знаешь, как? — И, несмотря на то, что Иван Петрович кивнул головой, Астафьев все-таки продолжал: — Наберете колючки и сделайте из нее бочку. В эту бочку пусть и садится академик. Иван Евдокимович, вы хоть раз охотились на гусей?

— Не раз. Знаю, — ответил тот и зашагал по воде, говоря: — Никого мне в помощники не надо: один справлюсь.

— Не утоните, — встревоженно предупредил Аким Морев.

— Экая мамаша, — смеясь, ответил академик, булькая водой, поблескивая резиновыми сапогами. — Тут, дражайший Аким Петрович, ежели захочешь утопиться — не утопишься. Разве только лежа, и то потребуется, чтобы на вас кто-нибудь навалился. А дно-то какое, как гуттаперча. Торф, покрытый налетом солончака. Видите по берегам рыжину — это от торфа. Как эти лиманы называются? — уже еле слышно донеслось от академика.

— Красные воды, — ответил Астафьев, с восхищением глядя, как смело академик пробирается к островку, все больше и больше утопая в густом, переходящем в ночь сумраке. — Пошли, Аким Петрович. А вы, Иван Петрович?