Виктор Трихманенко - Небом крещенные

Бывали случаи, когда в ночных полетах начинали вдруг галлюцинировать молодые, крепкие пилоты, чье здоровье не вызывало и малейших сомнений. Ничего страшного. Выждав несколько минут, Вадим Федорович осторожно выглянул за борт. Звезды взлетели в небо, на свои насиженные места.

И все-таки трудно было ему в этом полете. Высота угнетала его. Связавшись по радио с диспетчером, он попросил эшелон пониже.

Сел на дальнем аэродроме и подумал, что как-то не успел в течение всего полета попрощаться с небом. И стало ясно ему, что такового не будет, сколько бы он ни удирал тайком в воздух. В последний раз они по-настоящему обнялись с небом, когда пилоту ничто не мешало летать, когда не были подрезаны крылья. А теперь уж не надышишься. Искренне пожалел Вадим Федорович о своем легкомысленном поступке: врача подвел, себе неприятность нажил — как мальчишка, ей-богу!

Домой он вернулся на транспортном самолете.

Навстречу ему летел ветер — теплый, бесшумный ветер апреля, навевающий воспоминания, волнующий, как близкое дыхание красивой женщины.

Через двадцать лет случилось так, что дорога службы привела Зосимова к тому самому месту. Теперь здесь было высшее авиационное училище. Подполковника Зосимова, уже списанного с летной работы по состоянию здоровья, назначили сюда преподавателем аэродинамики.

Прежде чем приступить к чтению цикла лекций для курсантов, Вадим Федорович совершил экскурсию по училищу, прошел знакомыми тропками — а разве не так поступил бы, окажись на его месте, любой другой?

Те тропинки нынче виражили на поворотах и устремлялись вдаль асфальтированными дорогами.

Никого из бывших инструкторов и командиров Вадим Федорович не встретил. Отлетали свое. И только Акназов напомнил о себе размашистой подписью на одном из документов, попавшемся Вадиму Федоровичу на глаза, Акназов служил где-то в верхах, время от времени рассылал письменные распоряжения, которые в училище надлежало исполнять неукоснительно.

Учебная эскадрилья занимала несколько больших зданий — целый городок. На аэродром курсантов возили автобусами, Летное поле и всякие там авиационные службы были оборудованы по последнему слову техники. Широкая взлетно-посадочная полоса из бетона легла на спину пустыни. Реактивные самолеты отливали на солнце серебром.

Вадим Федорович побыл на полетах. Истребители взлетали и садились. Ни одного "козла", ни одной грубой ошибки в расчете. Может быть, тренировались инструкторы? Очень уж чистая работа. Нет, летали курсанты. Эти краснощекие, жизнерадостные мальчишки здорово летают, черт их подери!

В светлых, просторных аудиториях, в прекрасно оборудованных кабинетах учебного корпуса, в спальных комнатах, напоминавших по уюту и чистоте палаты дома отдыха, в курсантской столовой, где кормили, как в хорошем ресторане, — всюду, куда заходил Вадим Федорович, были образцовый порядок и полная обеспеченность. Одно из лучших училищ страны. Высшее. Готовит не просто летчиков, а летчиков-инженеров. Несколько лет пребывания молодого человека в стенах такого вуза многому его научит и многое ему даст.

При первой же встрече с курсантами на занятиях Вадим Федорович подумал: "Вот бы рассказать им, какая тут была во время войны авиационная школа ускоренного типа и как мы тут жили…" Подумал он так, но рассказывать не стал. Ведь не поверят, что такое может быть, просто не поверят!

Крещенные небом за свою летную жизнь проходят две жизни: одну — в небе, другую — на земле. Да, так и проходит жизнь в авиации — вдвое ускоренным темпом. Ровесники, которым нынче по сорока лет, достигли в своей земной жизни самого расцвета. А у Вадима Федоровича, выходит, все уже за плечами — полеты, свершения, борьба.

Они говорили про это с Варварой, и она сказала, что на свете действительно есть такие, молодежные, что ли, профессии. Взять тех же спортсменов или артистов балета, например: пока молодые, преуспевают. Подобные рассуждения были вполне логичными, но Вадиму Федоровичу не понравились, он решительно возражал и даже рассердился на свою Пересветову: "Ну разве можно сравнивать летное дело с каким-то там спортом! Летное дело — это такое дело… — У Вадима Федоровича не нашлось достаточно ярких слов, чтобы выразить бившуюся в подсознании мысль. — Эх, да что там… Есть такая замечательная страна — Авиация. Понять и оценить ее способен лишь тот, кто прожил в воздухе свои летные часы".

Теперь уже Варваре не понравилось его профессиональное высокомерие. Она произнесла известное изречение с этаким ироническим нажимом: "Рожденный ползать летать не может". И тут же шпаги скрестились, и, так как в спорах Варвара не привыкла уступать, пришлось Вадиму Федоровичу туго. Спор не удержался на чисто теоретической основе, его перенесло, как ветром пламя пожара, на их отношения. Вадим Федорович вдруг замолчал, будто лишился дара речи, и отправился обедать в военторговскую столовую. Вечером пустовали два кресла у телевизора, те самые, которые стояли рядышком, касаясь друг друга подлокотниками. Смотрела передачу одна Светлана, ученица шестого класса. Никто не гнал ее спать, и она досиделась до полуночи, решив, что завтрашнюю контрольную по алгебре как-нибудь одолеет. В полутьме проступал изящный Светланин профиль, на плечах лежали две толстые пушистые косы — всем, всем напоминала Света свою маму, снятую на фотокарточке тоже в тринадцать лет. Мама же уединилась в кухне и строчила страницу за страницей письмо Наташеньке, студентке первого курса Минского института иностранных языков. Примерно с восьмого класса Ната стала поговаривать, что она хочет быть переводчицей. Думали, что это увлечение, подхваченное в тех же телепередачах: красивая, модно одетая девушка, попеременно обращаясь то к одной знаменитости, то к другой, щебечет то по-английски, то по-русски. А Наташа, окончив среднюю школу без медали, поехала сдавать в иняз: отличное произношение и цепкая фонетическая память пронесли ее через водоворот страшного конкурса. Вот и Наташа, папина дочка!